– Леди и джентльмены, через десять минут судьи вернутся в зал заседания, – возгласил он и удалился.
Хонор сквозь ставшее неожиданно оглушительным биение сердца услышала, как пристав стучится в соседнюю дверь.
На сей раз публики в зале собралось меньше, зато к ней добавились свидетели, давшие показания, и уже не обязанные сохранять молчание и избегать общения. Люди хаотично перемещались по залу, выбирая места. Даже высокий рост Хонор не позволял ей толком разглядеть собравшихся, а неуверенность заставляла льнуть к Полу Тэнкерсли. Этот признак слабости был ей ненавистен, однако она ничего не могла с собой поделать. Нимиц настороженно вздрагивал на ее плече. Когда Хонор, идя по центральному проходу, неожиданно увидела уже занимавших свои места судей, на нее чуть не напал столбняк.
Лишь усевшись на найденный Полом стул и набрав воздуха, она осмелилась поднять глаза на судейский стол – и открыла рот от неожиданного облегчения.
Перед широкоплечим, молчаливым адмиралом Белой Гавани лежал журнал для записей, на котором покоился меч Павла Юнга. Рукоятью к адмиралу.
Ощутив внезапную дрожь, она услышала, как зал наполняется гулом голосов: другие тоже заметили положение меча. Обернувшись на странный звук, она застыла, увидев чудовищно тучного человека в антигравитационном кресле жизнеобеспечения. Одутловатое лицо графа Северной Пещеры побледнело, в глазах застыло потрясение. Младшие братья Павла, сидевшие по обе стороны от графа, были почти так же бледны, как и их отец. Внутренний голос говорил Хонор, что Северная Пещера заслуживает сочувствия, ведь каким бы скверным человеком ни был Павел Юнг, толстяку в кресле он доводился родным сыном. Но сочувствовать она не могла. Хуже того: не хотела.
По радам прокатился гомон, но его перекрыл мелодичный звон. Граф Белой Гавани ударил в гонг.
– Суд в сборе, – сказал он морским пехотинцам, стоявшим по сторонам от боковой двери.
Один из них исчез внутри, и зал затаил дыхание. Потом дверь снова отворилась, вышел сопровождаемый двумя конвоирами Павел Юнг.
На его заросшем щетиной лице отражались мучительные попытки сохранить внешнее спокойствие: щека дергалась, на лбу поблескивал пот. Осознав, что ожидание, мучительное даже для нее, для него вылилось в муки ада, Хонор была потрясена мрачным удовлетворением, которое вызвала у нее эта мысль.
Юнг же ее, скорее всего, просто не заметил. Взгляд его был устремлен прямо перед собой, словно в стремлении хоть на несколько секунд отсрочить неизбежное. Однако, подойдя к столу защиты, он вынужден был обернуться к судьям, и сердце его оборвалось.
Острие меча смотрело на него. Когда Юнг осознал значение этого факта, на него накатила удушающая волна ужаса.
Он боролся с собой, но не смог справиться ни с бившей его крупной дрожью, ни с порывом, заставившим обернуться через плечо и встретиться с растерянным и испуганным, полным бессильной злобы взглядом отца. Взглядом, который его едва не добил. Юнг скованно отвернулся. Страх сковал его душу ледяной коркой, взломать которую не смогла даже ненависть, хотя рядом с Харрингтон он увидел своего бывшего старпома, державшего эту суку за руку.
– Подсудимый, повернитесь лицом к суду, – разорвал тишину холодный голос адмирала Александера, и Юнг непроизвольно вскинул голову, едва не пошатнувшись.
Председательствующий прокашлялся.
– Капитан лорд Юнг, вы были допрошены трибуналом по пунктам выдвинутых против вас обвинений. Готовы ли вы выслушать вердикт?
Он снова сглотнул – горло его пересохло, словно к бесконечному, мучительному ожиданию добавилась еще и пытка жаждой, – но, собрав последние крохи гордости, сумел хоть и хрипло, но отчетливо ответить:
– Да.
Белая Гавань кивнул.
– Итак, приступим к оглашению. По первому пункту, вменяющему вам в вину нарушение статьи Двадцать третьей Военного Кодекса, настоящий суд признает вас виновным четырьмя голосами против двух.
Кто-то позади него застонал. «Наверное, отец», – подумал Юнг, но не обернулся и продолжал, стоя по стойке смирно, слушать низкий и бесстрастный голос графа Белой Гавани.
– По пункту второму, вменяющему вам в вину нарушение статьи Двадцать шестой Военного Кодекса, настоящий суд признает вас виновным четырьмя голосами против двух.
– По пункту третьему, вменяющему вам в вину то, что ваши действия повлекли за собой тяжкие потери среди личного состава оперативного соединения, настоящий суд признает вас виновным четырьмя голосами против двух.
– По пункту четвертому… – Юнг даже в нынешнем своем состоянии заметил, что голос Александера дрогнул, – вменяющему вам в вину то, что ваши действия стали следствием личной трусости, настоящий суд не смог вынести вердикт, ибо голоса разделились поровну: три против трех.
Про залу прокатился гул изумленных голосов, и Юнг недоверчиво встрепенулся. Не смог вынести вердикт? Это…
– По пункту пятому, – невозмутимо продолжал Белая Гавань, – вменяющему вам в вину дезертирство перед лицом врага, настоящий суд не смог вынести вердикт, ибо голоса разделились поровну: три против трех.
Павел Юнг почувствовал, как в нем зашевелилась уже похороненная было надежда. Они не смогли вынести вердикт именно по тем пунктам, по которым ему грозил расстрел. Все остальное было уже не так важно. Энергия заструилась по его нервам, собственное хриплое дыхание чуть ли не оглушало.
– Неспособность суда вынести вердикт, – спокойно продолжал Александер, – не является оправданием, однако в силу презумпции невиновности суду не остается ничего другого, кроме как снять обвинение по названным выше четвертому и пятому пунктам.
Хонор Харрингтон сидела неподвижно, как изваяние, парализованная ужасом и отвращением, накатывавшими на нее с каждым приливом облегчения, испытываемым Павлом Юнгом. Опять! Он опять вышел сухим из воды. Учитывая вес его семьи, первых трех пунктов обвинения будет недостаточно даже для того, чтобы лишить Юнга мундира. Половинное жалование, официальное порицание – все это будет. Как и обещала леди Морнкрик, в строй он не вернется, останется числиться за штатом, но это не имеет значения. Он избежал казни и мог больше не беспокоиться на сей счет, ибо в сложной политической обстановке получившее такой урок Адмиралтейство не решится предпринять попытку пересмотра результатов процесса. Судя по тому, как облегченно обвисли плечи Юнга, понял это и он.
Хонор едва не стошнило.
Адмирал Александер продолжал что-то говорить, однако в накатившем на Хонор оцепенении его слова сливались в бессвязное бормотание. В следующий миг она почувствовала, что Пол крепко сжал ее руку, и бессмысленный шум вновь стал членораздельной речью:
– … Исходя из вышеизложенного и принимая во внимание обязанность данного трибунала печься о боевом духе и боеспособности Королевского Флота Мантикоры, а также имея в виду ущерб, нанесенный чести и достоинству Флота вашим поведением во время боевых действий при «Ханкоке», настоящий трибунал вне зависимости от пунктов основного обвинения большинством в четыре голоса против двух признает вас опозорившим звание офицера Флота Ее Величества и постановляет, лишив вас всех чинов, званий и знаков отличия, уволить со службы по порочащим основаниям, без права ношения королевского мундира. Данное решение подлежит безусловному исполнению в течение трех часов с момента оглашения. На этом судебные слушания завершаются. Все свободны.
Граф Белой Гавани снова ударил серебряным молоточком, и на сей раз гонг прозвучал для Хонор благословенной музыкой, тогда как Юнгу показался звоном погребального колокола. Теперь, когда не приходилось опасаться за свою жизнь, он в полной мере осознал, в какую пропасть бесчестья ввергло его решение суда. Он предстал перед всеми ничтожеством, не заслуживающим даже расстрела.
И люди уже начали осознавать его унижение: воцарившаяся было в зале тишина прорвалась гомоном, богато расцвеченным смешками. Он побледнел, как смерть… и тут за спиной его раздался пронзительный электрический вой.
Несколько секунд Павел, слишком занятый своими переживаниями, слышал эти звуки, не понимая их значения. Потом он резко обернулся и замер на месте, скованный ужасом понимания. Завывала сирена медицинской тревоги. У него на глазах граф Северной Пещеры тяжело обмяк в кресле жизнеобеспечения и повалился ничком.