Странно наблюдать с высоты 1986 года, что в книге Фелфе, где значительное место уделено описанию автора отношений между Карлсхорстом и БОБ, отсутствует всякое упоминание о агенте-двойнике Лене. Если бы не Лена и не интерес к этому агенту, появившийся у аналитиков БОБ, занимавшихся Карлсхорстом, никаких тесных отношений между БОБ и BND просто бы не существовало.
Мы надеялись что-нибудь узнать об этом от работавшего с Фелфе офицера КГБ Виталия Короткова, известного Фел-фе как Альфред II[1091]. Другой источник сообщил, что этот Коротков, не имеющий никакого отношения к Александру Михайловичу Короткову, работал в венской резидентуре внешней разведки МГБ с 1952 года до назначения в Карле-хорст в 1955 году. Потом он служил в Москве, в одном из отделов управления контрразведки, занимавшемся операциями против западногерманской разведки и служб безопасности[1092]. Это нормальное назначение для Короткова после ареста Фелфе, и, наверняка, он поддерживал тайную переписку с Фелфе во время его тюремного заключения. Наш интерес к Короткову был подогрет интервью, которое он дал московскому корреспонденту берлинской газеты и где вкратце рассказал о своих отношениях с Фелфе[1093].
Судя по воспоминаниям Короткова, особая ценность Фелфе заключалась в его способности предупредить КГБ о готовящихся операциях BND, BfV или американцев. Он также передал ценную информацию, например, о вооружении западногерманского бундесвера. Эта информация оказалась такой важной для Политбюро, что было отменено принятое в 1961 году решение КГБ заморозить операцию, когда из-за бегства Анатолия Голицына возникли опасения насчет безопасности Фелфе. О 1961 годе Коротков высказался как о «роковом годе для разведчика-аса Фелфе... когда на его шее затянулась веревка», и в комментарии сказал, что решение Политбюро сохранить его на занимаемом посту означало, что «выиграла политика, и Фелфе был принесен в жертву»[1094].
Когда мы брали у Фелфе интервью, он был как будто польщен нашим вниманием и сказал, что несмотря на довольно частые в прошлом поездки в Советский Союз в качестве «почетного гостя», его «русские друзья в течение двух лет после объединения Германии покинули Карлсхорст, хотя им дали четыре года для сворачивания своих дел». Очевидно, плотная слежка заставила их уехать в 1992 году. За время, прошедшее после выхода книги, чувства Фелфе по отношению к КГБ и Советскому Союзу изменились. Как писал Коротков в «Berliner Zeitung», никто никогда не ставил под сомнение подлинность информации Фелфе, потому что «он решил работать с советской разведкой исходя из глубоких убеждений». Когда же система развалилась, то изменился и взгляд Фелфе на мир[1095]. Теперь он вполне трезво оценивает своих бывших товарищей. Несмотря на впечатление, которое может сложиться у читателей книги Фелфе, будто автор закоренелый «антиимпериалист» и настоящий коммунист, на самом деле у него типично буржуазный характер, связанный традициями, и консервативный. Убедив себя, что, работая на Советский Союз, он способствует развитию доктрины марксизма-ленинизма, Фелфе в конце концов пришел к пониманию, что неправильно оценивал страну, которой служил. Это впечатление о позиции Фелфе совпали с впечатлениями тех, кто знал его в 50-х годах. Тогда он был эгоцентристом, любившим хорошо пожить и быть в центре внимания. Связанный с Советами в течение почти сорока лет, Фелфе жил в рамках их идеологии.
Во время нашего интервью Фелфе свободно рассказывал о своей прошлой двойной жизни. Он заметил, что его ни разу не предостерегли насчет опасности, угрожавшей ему в связи с бегством на Запад сотрудников КГБ — особенно Петра Дерябина, который рассказал о «двух агентах в организации Гелена под кодовыми именами Петр и Павел»[1096]. Офицер КГБ, работавший с Фелфе, то есть Коротков, ни разу не упомянул о Голеневском, хотя Фелфе сказал, что ему стало известно, будто Коротков знал о возможной компрометации в результате этого дела. Однако Фелфе был уверен, что Коротков исполнял приказ ни о чем ему не рассказывать, дабы он продолжал поставлять информацию. Когда мы спросили его, не думает ли он, что, по чьим-то высказываниям, его и вправду принесли в жертву плану создания трудностей для BND Фелфе взорвался: «Quatsch!» (вздор)[1097].
1091
Материал С. А. Кондрашева. Что касается надежды на дополнительную информацию по делу Фелфе, то 25 февраля 1995 года СВР предоставила «Записку В. В. Короткова по делу Г. Фелфе». Она оказалась абсолютно бесполезной, ибо содержит лишь короткий пересказ книги Фелфе. В ней нет упоминания о «Диаграмме». Из содержания записки ясно, что КГБ не заинтересован в новой версии относительно деятельности Фелфе.
1093
Quiring M. The Man in Pullach Made His Deliveries to «Alfred 2» as Regularly as Clockwork. — Berliner Zeitung, 3 Nov. 1993. Коротков сказал корреспонденту, что прибыл в Карлсхорст в феврале 1955 года. Когда прежний ведущий офицер Фелфе, Альфред I, возвратился в Москву, Коротков был приставлен к нему и работал с ним до примерно 1961 года, а потом вернулся в Москву и занимался предоставленной Фелфе информацией. Коротков говорил о Фелфе как об образцовом агенте, трудяге, который «регулярно, каждый месяц, поставлял 12 роликов микропленки». За это он получал 1500 немецких марок ежемесячно, а потом, как вспоминал Коротков, стал получать 2000 марок, так как начал строить дом недалеко от Мюнхена.
1095
Ibid. Голицын сбежал в декабре 1961 года, а Фелфе был арестован в ноябре 1961 года, так что это замечание в газетной статье быссмысленно. Когда Кондрашев заговорил об этом с Виталием Коротковым в Москве, тот ответил, что его не так поняли.
1097
Ibid. Reese. General Reinhard Gehlen, pp. 146, 156: Martin David C. Wilderness of Mirrors (New York: Ballantine, 1980, pp. 105, 107). Предположение, что Фелфе был нарочно скомпрометирован при помощи Голеневского, основано на факте, что Голеневский получил информацию в «разговоре с генералом Грибановым, шефом контрразведки КГБ. Грибанов... сообщил ему, что из шести офицеров организации Гелена, ездивших в 1956 году в Вашингтон, чтобы познакомиться с деятельностью ЦРУ, двое были советскими агентами». См.: Reese General Reinhard Gehlen, p. 155. Ссылка на Грибанова, о котором бежавший Юрий Носенко особенно много рассказывал, дала повод к размышлениям. Носенко был офицером Второго Главного управления КГБ, который в первый раз вышел на ЦРУ в 1962 году, а в 1964 году стал перебежчиком. Его утверждение, что КГБ не интересовался Ли Харви Освальдом и не участвовал в убийстве Кеннеди — как очевидные противоречия в другой информации — дали повод ЦРУ сомневаться в его благих намерениях. Его подвергли интенсивным допросам в экстремальных условиях, однако сомнения не были ни подтверждены, ни опровергнуты. Носенко освободили и реабилитировали. О дальнейшей судьбе Носенко см.: Heuer Richards J., Jr. Nosenko: Five Paths to Judgement in Westerfield H. Bradford ed. Inside CIA’s Private World (New Haven: Yale University Press, 1995). Утверждение Риса, что Го-леневский услышал об этом в частной беседе с Грибановым, не совсем точное. В первый раз Голеневский услышал о Фелфе в речи Грибанова на собрании начальников восточноевропейских служб разведки государственной безопасности в Москве в 1958 году. Это было второе совещание (первое состоялось весной 1956 года), имевшее целью заручиться поддержкой в кампании активных мероприятий против ФРГ. Как в других случаях, Голеневский, который был также агентом КГБ в польской разведке, получил подтверждение вскользь сделанного замечания Грибанова, но уже в 1960 году и от советского советника во время обсуждения координации деятельности западных разведывательных служб. О связях Голеневского с КГБ см.: Memorandum, 4 Jan. 1964, CIA-HRP.