Большую часть времени, что Фелфе работал с КГБ, ни он, ни КГБ, казалось, не задумывались о его безопасности. Конспиративную квартиру в Карлсхорсте, где Фелфе встречался с Альфредом II, меняли лишь один раз, и КГБ предоставлял самому Фелфе решать, когда он поедет в Западный Берлин или в Восточный Берлин. И Фелфе не возражал. Он вспоминал, например, как приехал в Берлин на встречу, а офицер КГБ то ли заболел, то ли был в отпуске и не явился. Но это не обеспокоило Фелфе, который вернулся в Пуллах и стал терпеливо ждать следующей встречи[1104].
Наш рассказ о Фелфе, наверняка, разочарует тех, кто верил, что ЦРУ, особенно операции, связанные с Карлсхор-стом, представляли для Фелфе главный интерес. Обычно считается, что КГБ играл в них большую роль и таким образом помог Фелфе сделать карьеру. К тому же многие верят, что они были результатом общих усилий Фелфе и КГБ и продумывались заранее. Добавим, и это естественно, что КГБ высоко ценил информацию о личном составе, операциях и объектах ЦРУ, поэтому подходил к таким донесениям с особой требовательностью.
Однако Фелфе настаивает, что, хотя КГБ и заявляет о готовности помочь ему в укреплении его положения в BND, никакие конкретные предложения на этот счет сделаны не были. Более того, Фелфе утверждал, что отвергал саму эту идею: он боялся, что не сможет проконтролировать могущих возникнуть осложнений. Судя по его словам, КГБ никогда не обсуждал с ним дела BND, подобные делу Лены, перевербованного агента КГБ, за которые он отвечал по долгу службы. Наконец, Фелфе утверждает, что офицер КГБ никогда не выдвигал специфичных вопросов или требований, в связи с его сообщениями о деятельности и помещениях в Карлсхорсте. Можно ли верить Фелфе? Трудно сказать. Более пристальный взгляд на его оценку отношений с КГБ, на основании того, что мы узнали о деятельности КГБ в Восточном Берлине, представляется оправданным.
Ясно, что делом Фелфе занимался германский отдел службы контрразведки внешней разведки КГБ через отдел контрразведки аппарата в Карлсхорсте, в чьи задачи входило проникновение в западногерманскую разведку и службу безопасности, а также защита интересов СССР от операций этих служб. В Фелфе видели источник, идеально соответствовавший интересам Советов, поэтому использование обстановки в Карлсхорсте для «Диаграммы» рассматривалось в основном для укрепления его позиций в BND. Донесения Фелфе о его отношениях с БОБ и операциях по Карлсхор-сту, возможно, составляли лишь малую часть его информации о BND и других западногерманских службах, а также политической и военной информации о западногерманском правительстве. Несмотря на то, что у КГБ были другие источники в BND, Фелфе считался уникальным и очень ценным агентом. В таких случаях информация о деле и, в первую очередь, сведения о личности агента тщательно охраняются соответствующим отделом. Если Фелфе и доносил о ЦРУ что-то, представлявшее интерес для американского отдела контрразведки, его информация не отправлялась туда автоматически. Руководитель службы направит такую информацию в заинтересованный орган, только скрыв все сведения об источнике.
Легко поэтому понять нежелание КГБ заниматься превращением «Диаграммы» Фелфе из средства повышения его по службе в BND в способ его активного вовлечения в деятельность БОБ и ее программы по Карлсхорсту. Если бы КГБ проявил особый интерес к этому, то амбициозный и крайне восприимчивый Фелфе, поняв действительный интерес Карлсхорста и БОБ, мог бы любым неосторожным шагом вызвать тревогу у Берлинской базы.
Нам не узнать до конца смысл операции Фелфе, пока руководители СВР не раскроют ее. Однако не стоит преуменьшать вред, нанесенный Фелфе операциям БОБ по Карлсхорсту. Несомненно, КГБ в первую очередь интересовала его информация о BND. Однако, можно с уверенностью сказать, что сведения о личном составе БОБ и операциях по Карлсхорсту, которые Фелфе передавал КГБ, как бы их ни фильтровали, все же в конце концов попадали в американский сектор отдела контрразведки в Карлсхорсте. Вероятно, они были очень полезны в других операциях, направленных против американских служб в Западном Берлине.