Но это ничего. С Глебычем и Васей можно и по кустам. Только не спеша да с оглядкой. Сулейман тут в свое время столько всякой дряни понаставил, что теперь инженерному полку работы на год хватит...
— Костя... Ты умный?
— Нет, это ты умный. А я так — погулять вышел.
— Не, ну все же знают... Ты скажи — «я умный». А?
— Да, я умный. Если бы за это давали надбавку к окладу, я бы даже в командировки не ездил бы. Сидел бы в кабинете и сводки перелистывал...
— Ага... Ну, раз такой умный, отгадай загадку.
— Я вас слушаю, коллега.
— Какой зверь самый быстрый в мире?
— Детская загадка коллега. Естественно — гепард.
— А вот и не угадал.
— Да иди ты! А-а-а... Ты же в школе не учился. Где-то там по тайге шастал, гнезда разорял.
— Какая скорость у гепарда?
— До ста двадцати километров в час. На коротких участках. Это своеобразный природный рекорд. Но это же школьная программа, друг мой, стыдно не знать такие вещи...
— Самый быстрый зверь — это чечен на «Мерседесе», — безапелляционно прервал мой ликбез Вася. — Вот это скорость так скорость! За двести, и не на коротких участках, а пока гаишник не остановит!
— Да, Вася... Это сильно. Где взял?
— Люди сказали.
— Понятно...
— А еще отгадай?
— Опять какой-нибудь дурацкий прикол?
— Да ну, какой прикол... Совсем другое. Это уже по моей части. Ну, стихи, песни там...
— Ну, раз стихи и песни — ладно.
— Вот загадка. Эмм... В какой известной песне русский военный просит «чеха» освободить маршрут движения, по которому перемещается транспортное средство?
— Вот так ни фига себе... Какая длинная и правильно сформулированная фраза! Вася, что это? С наставления по инженерному делу списал, а потом пару суток зубрил?!
— Не, я в курсе, что это ты умный, а я погулять вышел. А ты отгадай!
— Угу... Маршрут движения?
— Ага.
— И просит «чеха»? То бишь чечена, на нашем жаргоне, а не уроженца Чехии?
— Правильно.
— Угу... Угу... Вася — ты перегрелся. Такой песни сроду не было!
— Сдаешься?
— Чего тут сдаваться? Нет такой песни, и все тут.
— А если есть — че дашь?
— Да что хочешь. С «боевых» куплю тебе ящик сгуща.
— Слово?
— Заметано!
— Годится, — Вася плутовато подмигнул и тихонько напел первые строчки «Тачанки»: «...Ты лети с дороги птица, зверь с дороги уходи...» Дальше надо?
— Ну, блин... Да, Вася! Вот это ты приподнялся на фольклоре...
Это Вася от москвичей подхватил, не иначе. Помните ту историческую августовскую потасовку, когда звания обмывали? После нее, как водится, все стали бурно мириться и брататься. Тут Вася познакомился и плотно пообщался с москвичами из отряда спецназа «Русь». Вот и подхватил. Он же у нас как то нерадивое чадо, ничему хорошему не научится, а тащит в дом всякую гадость.
Здесь не принято обзывать местных «зверьми». Есть масса других названий. Наиболее часто употребляемые: «нохчи», «чехи», «чичи». Ребенок — «чичик». Как будто птичка какая.
Это своеобразная закономерность. Когда годами «гостишь» на земле чужого народа, пусть даже он тебе враг по определению, поневоле проникаешься его бытом, традициями, приноравливаешься к жизненному укладу. Язык не повернется называть их «зверьми». Если они звери, а мы люди, почему они живут лучше? Грозный, понятное дело, разрушен, жители стали беженцами, многие бедствуют... Но посмотрите, как у них живут в селах. Хоромы у всех — загляденье. А какие у них здоровые и красивые дети! Детей очень много, растут они быстро, и растут не в детском саду, а на войне, в оккупационной зоне. Букварю они предпочитают предметы военной амуниции и твердо знают, кто им устроил такую развеселую жизнь и является их самым главным врагом...
В девяносто пятом — в первую чеченскую, я кормил армейской кашей десяти-двенадцатилетних подростков в осажденном Грозном, давал им солдатскую «подменку», чтобы было что носить. Вася тогда был на последнем курсе военного училища, тоже, по сути, ребенок...
Сейчас Вася вырос и возмужал. Те дети — тоже. Сейчас возмужавший Вася тех детей планомерно убивает — по графику СБЗ (служебно-боевых задач). Потому что те возмужавшие пацаны крадутся по ночам с оружием, чтобы отнять жизнь у других пацанов, которые в далеком девяносто пятом играли в войнушку на пустырях Саратова и Тамбова. Видимо, мстят. За то, что те пацаны ходили в нормальную школу. За то, что их города не бомбила русская авиация и артиллерия. За отсутствие в их городах и селах «зачисток» и «фильтров». Короче, за все хорошее, что сделали их отцы, выполняя приказ Родины.
Вот так все непросто. Что поделаешь — суровы законы войны. А поскольку это война и мы на ней фактически живем уже без малого десять лет, каждый здесь прекрасно понимает: воевать между собой могут только люди. Два мира, две цивилизации, застывшие в двухвековом противостоянии по обе стороны мутноватого Терека. Люди, цари природы. Бедные звери тут и рядом не лежали.
Поэтому нам, «тутошним», даже в голову не приходит называть чеченов «зверьми».
А москвичи, уроженцы пупа всея земли русской, почему-то называют. Между тем в Москве и Питере — полумиллионная чеченская диаспора. Успешно трудятся, зарабатывают немалые деньги — как и каким образом, это уже другой вопрос. Контролируют весьма прибыльные сферы бизнеса, повсеместно занимают хорошие позиции, с ними вынуждены считаться. Они сильные конкуренты: алкоголь не уважают, слово держат железно — умрут, но выполнят, Наши «большие» с ними лобызаются, заверяют: это, мол, там война, а тут у нас бизнес, совместные дела, нам как-то все эти местечковые проблемы до одного места...
В общем, непонятно, почему такое отношение. Скорее всего, просто привычка к двойным стандартам и ленивая столичная спесь. Где вы тут зверей увидели, ума не приложу! Взять, к примеру, славного отпрыска клана Дадашевых — Мовсара. Умница, отличник, чемпион каких-то там олимпиад, ангельское личико вполне даже славянского типа... Кто рискнет назвать такого мальчугана «зверем»? А как ловко гранату кидает и в люк сигает! Просто загляденье...
— А вот еще послушай...
— А может, не надо? У меня эти твои «падлы» и «л...дец» уже в печенках сидят!
— Не, это другое! Без «падл» и «п...деца». Это просто... эмм... задушевная лирика.
— Ну давай, раз задушевная.
— Вот:
Мы с психологом вдвоем
Очень весело живем.
Целый день тушенку жрем,
Наблюдение ведем.
Ночью я залягу спать,
Доктор будет весь дрожать.
Он боится — подползут
И башку ему снесут...
Да, мы с Васей уже сиживали в засаде, так оно и было. Он считает, что ночь — самая безопасная пора, если днем не засветил лежку и ничем не обнаруживаешь своего присутствия. Поэтому с наступлением темноты дрыхнет. Все равно, говорит, ты спать не сможешь, «труситься» будешь. И точно — не сплю, всю ночь боюсь. Кажется, что кто-то ползет, шорохи повсюду какие-то левые...
...Утром доктор ляжет спать,
А я буду сгущ сосать!
— Ну ты акын!
— Не понял... Куда?
— Не куда, а где. В казахской степи. Это такой степной менестрель, поэт, то бишь. Творит в сугубо утилитарном аспекте. То есть, что вижу, про то и пою. Типа: еду на коне, зад чешется, небо, мухи, степь...
— Да сам ты такой... О!
— Что еще?
— Концовка! Пришло вдруг...
— Типа — накатило?
— Ну да. Знаешь, как озарение...
— Да ну тебя на фиг с твоим озарением! Обещал лирику, асам...
— Да вот концовка — как раз лирика. Это про завтра, типа, как худший вариант. Мы же должны учитывать худший? Должны. Вот, слушай:
...Если нас не сменят к ночи,
Ловкий Вася жрать захочет.
Очень грустный он сидит
И в пустой рюкзак глядит.
Приходи к нам, моджахед,
Званым гостем на обед.
Мы наделаем котлет и рулет,
Отдадим родне скелет...
Гхм... Вот и все.
— Да, Вася...
— Рулет — это не который из теста, — аппетитно сглотнув слюну, уточнил Вася. — Знаешь, бывают такие мясные рулеты, но не в армии. На «гражданке» их жрут...