Я не пытаюсь оправдать настоящих преступников. Просто я вижу среди них массу талантливых людей, не сумевших себя реализовать в положительном смысле. А талант такая сила, что он все равно проявится — не во благо, так во зло. Обычный уголовник зарежет одного, талантливый человек, став уголовником, зарежет тридцать. Надо проводить «облавы», что ли, на талантливых людей, надо понимать, что только ими может делаться страна, не давать им скатываться.
Бывает, конечно, соблазн дать микрофоном по голове какому-нибудь негодяю. Но профессия не позволяет. Может быть скажу возвышенно, но, показывая преступления и преступников, мы хотим вызвать к ним ненависть, а кого-то, надеемся, и остановить от злого умысла…
То есть преступников можно оценивать не только по статьям Уголовного кодекса, а можно — и нужно! — видеть за ними печальную реальность общества.
Нас иногда ругали: быстро говорим в кадре, показываем много «чернухи», лезем, куда не надо. Лезть, куда не надо, будем, пока живы. Насчет «чернухи»… Ко мне из другого города специально приехал «король валютчиков» — показать перед камерой, как совершаются фокусы с валютой. И он стопроцентно убежден, что я не приведу с собой милицию. А мне, поверьте, требуется это не ради сенсации. В этом есть еще одна черта жизни. Ее надо зафиксировать сейчас, сегодня. Никто не имеет права ограждать людей от знания, отбирать: что им нужно, что нет.
— Понятно, что в силу специфики профессии у вас была связь и с КГБ тоже?..
— Насколько это необходимо для дела. Как и с ГУВД, пожарными, «скорой помощью», ГАИ. Я работаю с оперативной информацией, причем опасной и сложной — в основном связанной с преступностью, которая проходила и через КГБ тоже. Причем если это не оружие, терроризм, контрабанда и еще несколько подобного рода преступлений, то сведения попадают к ним в третью очередь. Так что иногда мы перепроверяли через КГБ информацию, иногда они давали ее сами — по своей линии. И у меня там действительно были друзья, как есть они и в других службах, с которыми я работаю. И какой бы страшной очерниловкой это ни выглядело, сознаюсь: это бесконечно дорогие для меня люди. Я имею все основания говорить об их исключительной порядочности, благородстве, любви к России…
А если говорить совсем серьезно о моем отношении к КГБ, то люди, намекающие на нашу «связь», совершенно напрасно думают, что они этим меня страшно позорят. Я не балерина из Мариинского театра и не воспитательница детского сада. Я — журналист, и просто обязан быть «связан» профессионально и человечески со всеми, кто работает в сферах моих тем и интересов.
Можно взять в руки нож и произнести речь о том, какое это омерзительное оружие. Можно сказать о том, как нож удобен, и сложить в его честь панегирик. Ведь весь вопрос в том, как им пользоваться, не правда ли? Или — в чьих он руках? Нож — инструмент. И службы безопасности, разведки и контрразведки — инструмент Государственной власти. Для совершения особо сложных и точных операций. Институт, который есть в каждом государстве. Если он оказывается в руках подонка, то и используется соответствующим образом. Если в руках порядочного человека — итог работы инструмента иной.
— Давайте вернемся к еще одному вашему заявлению, вызвавшему шквал вопросов. Что вы имели в виду, заявляя, что у вас есть платные агенты!
— Что они у меня есть. Это люди, которым нельзя в силу служебного положения или общественного, а иногда и в силу личного желания «светиться» в кадре. Они делают реальную работу и получают за это деньги. У вас в газете ведь тоже существует система, когда человек пишет под псевдонимом. Есть и такие люди, кто в силу своего убеждения или, если хотите, пристрастия помогал «Секундам» бесплатно. Думаю, и у вас такие тоже есть.
— То есть это обычные отношения — между редакцией и авторами?
— Не совсем. Если вы имеете в виду, платит им телевидение или лично я, то здесь бывает по-разному. Одной любви к Невзорову иногда недостаточно, и это нормально. Некоторые не хотят проходить по ведомости даже, скажем так, под псевдонимом, и это тоже нормально. А иногда поступает информация такого рода, что ни премии, ни оплаты сюжета для ее материальной оценки недостаточно.
— В НТК у вас сложилась репутация диктатора. Так проще жить?
— Мне сложнее изображать из себя балерину, я такой, какой есть. Это не диктат. Есть твердая дисциплина, без которой невозможно на производстве, а у нас был самый настоящий конвейер. Мы не обычная редакция, мы кончик большой политической силы. Так сложилась ситуация. Поэтому требования у меня к людям очень высокие.