— Если бы была хотя бы парочка людей с именами, которые бы меня поддержали… Ведь вы следили за ленинградскими газетами. Идет война — и продолжают лупить, чтобы место сровнять с землей. Лупят не по мне, а чтобы другим неповадно было. После этой травли никто не решится поступить, как я. И фашизм расцветет пышным цветом. Средства массовой информации уже обработали общественное мнение.
— Вы невероятно популярны. А если бы выступил кто-нибудь другой?
— Его бы сровняли с землей. Был ли бы это Иванов, Петров, Невзоров — из его фамилии сделали бы имя прилагательное…
— Вам не кажется, что литовские события — неудачная попытка военного путча против конституционной власти?
— В Литве были две конституционные власти. С самого начала. Одна — союзная, центральная. Другая — местная власть нарождающегося маленького фашистского госдуарства. Я неоднократно рассказывал — и тем снова «подставлялся» под удары, — что мой дед воглавлял отдел по борьбе с вредительством и бандитизмом в литовской ЧК сразу после войны, в 1946–1953 годах. Да, я внук своего деда, но и Ландсбергис — сын своего отца. Его отец был министром, кажется финансов — во всяком случае, точно был министром в том правительстве Литвы, которое приветствовало оккупацию. Значит, входил в состав кабинета, который направлял приветствие от имени Литвы Алоизасу Шикльгруберу.
— На каком основании вы утверждаете, что Литва — зародыш фашистского государства?
— Наша демократическая пресса стоит теперь таким плотным строем, что я практически нигде не могу напечатать документы, которыми располагаю. Хотя бы директивы Саюдиса. Достаточно послушать, что говорят литовские лидеры об армии… Обо мне пишут, что я защищаю ОМОН, десантников, но не желают при этом понять, что ОМОН, десант — такая же часть народа, как и любая другая, только — с оружием. Эти парни выполняли не свою волю. Их предали. Саюдис так нетерпим не только в вопросе об армии, русскоязычное население Литвы тоже чувствует на себе весь гнет нового фашизма.
— Вы, вероятно, разделяете мнение тех, кто обвиняет Саюдис в шовинизме и нетерпимости…
— В данном случае, если уж говорить об этике, у меня есть союзник куда более мощный. Это Пушкин, чье стихотворение «Клеветникам России» я уже неоднократно цитировал и всем советую помнить.
— Зачем вы ввели в обиход слово «наши» и кого вы подразумеваете под ним?
— Наши — это сегодня все нормальные люди, независимо от национальности: русские, евреи, осетины, грузины… если они не одурачены националистической пропагандой. Я убежден, что ни один эстонец, ни один молдаванин никогда бы не согласился на суверенитет своей республики, если бы знал, ЧЕГО ЭТО БУДЕТ СТОИТЬ другим людям, какого горя, каких слез и крови. Но это ведь не объясняют!
— Какими сюжетами вы, как профессионал, можете гордиться?
— Считаю, что сделанное в Вильнюсе, как и весь прибалтийский цикл «Наши», — это, может быть, главное из всего, что я сделал в жизни, и то, для чего я был рожден на этот свет.
— О каких не хочется вспоминать?
— Подлости мы не делали никогда.
МОМЕНТ ИСТИНЫ
(В передаче Российского телевидения вопросы Александру Невзорову задает Андрей Караулов)
— У нас будет доверительная беседа?
— Черт знает, как поведете.
— Ну, попробуем. Что вы за человек, Александр Глебович?
— Вот этот вопрос бесчестный. Под дых, потому что не может человек характеризовать сам себя…
— Добрый он или злой?
— Это очень абстрактные представления. Вот Пожарский, с Вашей точки зрения, добрый или злой?
— Понятия не имею, не знаю.
— Я ради великой цели на все пойду. Особенно в сегодняшней ситуации, когда даже ради мелких целей идут на все, на любое преступление.
— Нет, я про Вас сейчас говорю. Вы сказали, что пойдете на все. Но есть какая-то черта, которую Вы не перейдете ни при каких обстоятельствах?
— Да, это предательство.
— Но ведь есть вещи более ужасные, чем предательство. Ну убийство, я не знаю…
— Опять-таки, смотря где.
— Вы что, можете убить, что ли?
— На войне могу. А почему нет?
— А с кем воевать, Александр Глебович?
— Я могу Вам привести простой пример — в Приднестровье. Там это, наверное, необходимо — защищаться и защищать людей вокруг себя. Вообще вести разговор на равных. Это там было достаточно естественно.