— Там нет вообще ни слова на эту тему! И Вы сами прекрасно знаете это. И тем силен был этот документ. И тем страшен был тем, кто злоумышлил бы на нашу страну.
— Вы всерьез верите, что Крючков, Лукьянов, тем более Янаев, могли бы отказаться от КПСС?
— Я не знаю, мог ли бы В. А. Крючков и А. И. Лукьянов, которых я глубоко уважаю, или Д. Т. Язов, т. е. то самое законное правительство, которое кем-то свергнуто и сейчас сидит в тюрьме и которое я продолжаю считать законным, где бы оно ни находилось, отказаться от нее в политическом смысле, но в смысле всего государственного строительства, в смысле государственного величия нашей страны, это однозначно совершенно.
— Если бы они получили власть, Горбачев остался бы в Форосе?
— Ну, Форос — это слишком мягко.
— Ну хорошо, подождите. Неважно, куда бы они его заточили. Важно, что заточили. КПСС бы распустили? Ваша точка зрения.
— Я бы мог сказать одно, и Вы тут тоже со мной спорить не будете. КПСС как идеологическая сила и как довлеющая структура в последние два, два с половиной года вела себя просто прилично. Я никогда в жизни не слышал ни одного звонка ни от одного секретаря обкома партии, что бы я ни говорил.
— Но Вы не работали при Романове…
— При Романове я не работал. Я говорю о естественном процессе отхождения КПСС, отмирания КПСС, отказа от попыток давления на все структуры.
Сейчас гораздо хуже, при демократах. У меня руки до них не дотягиваются, потому что они понимают, что у меня не просто передача, у меня социальная сила. Надо будет двести тысяч вывести — будет 200 тысяч, надо будет триста тысяч — будет 300 тысяч.
И я себя закрыть не дам.
— Ну, руки у Вас дотянутся.
— Совершенно верно. У них руки не дотягиваются. И не дотянутся. Как и в отношении всех тех, кто осмеливается говорить, что страна в беде, что правительство ведет себя не только подлым и предательским образом, но и ведет себя настолько нелогично и похабно, что никаких других мыслей, кроме мыслей о совершении государственной измены в отношении этой власти быть не может.
Попробуйте это сказать. Пусть попробуют это сказать люди с меньшим именем, чем у меня.
— Александр Глебович, я хочу все-таки вернуться к 19‑му августа и понять, чему же Вы так радовались? Тому, что имени КПСС больше не будет?
— Во-первых, для меня это был четкий отход от основных ненавистных и тяжелых догм, которые над нами довлели.
Во-вторых, только идиоту было непонятно, что 19 августа — день ГКЧП — прекратил бы убийство женщин и детей в Карабахе, зарождавшуюся уже тогда войну в Приднестровье, перестрелки и расстрелы младенцев где-нибудь в Цхинвали. Вы против этого?
— А Вы знаете, я верю, что прекратил бы.
— Прекратил бы, прекратил. Жестоко, спокойно и сурово.
— Но ведь помимо того, что…
— Ну, пожалуйста, наслаждайтесь свободой, наслаждайтесь своими демократическими идеалами, когда в двух тысячах километров от вас детей расстреливают. Вам это больше нравится, чем ГКЧП? Вам нравится голодать и нищенствовать?
— Во-первых, я этого не сказал. Во-вторых, простите, пожалуйста, я не вижу ничего плохого в свободе.
— Так я тоже ничего плохого в свободе не вижу. И я не увидел здесь посягновений на свободу, хотя у меня обостренное чувство свободы, смею Вас уверить.
— Вы всегда будете в оппозиции?
— Нет. Когда придет реальная власть, я просто уйду, я буду не нужен.
— Нам уже известно, что когда ГКЧП образовывался, был сделан список: кого надо арестовать. Там было 30 фамилий. Павлов кричал: «какие тридцать, какие тридцать? Тысячи». Это документировано, простите. А потом на Тульский оружейный завод пошла телефонограмма…
— Мне тоже кое-что известно об обсуждении планов ГКЧП…
Разговоры о кандалах, разговоры об арестах — это просто нормальный пропагандистский плод. Смешно говорить о запланированных тысячах арестов, когда не были арестован ни Ельцин, никто вообще.
— Почему? Гдляна арестовали все-таки.
— Так арестовали и тут же выпустили, потому что никто не понял — зачем?
— Но арестовали Горбачева…
— Тут, я думаю, Вы сильно рускуете…
— Если Вам так много известно, то скажите — Горбачев знал о ГКЧП?
— Да.
— Вы отвечаете за свои слова?
— Да.
— Тогда расскажите, пожалуйста, об этом чуточку подробней, потому что это сенсационное заявление.
— Это не сенсационное заявление. Это то, что реально представляют себе все. У меня документ с подписью Горбачева, который позволял бы мне говорить об этом так вот, стопроцентно открыто. Но у меня были довольно близкие, довольно хорошие отношения с А. И. Лукьяновым. В период так называемого ГКЧП мы созванивались с Анатолием Ивановичем. Как раз по этому поводу приезжал следователь. Лукьянов записывал телефонные звонки. Например: «19‑го в 21 час звонил Невзоров, разговаривал со мной крайне резко». Ну вот, я порасшифровывал — что именно я там говорил.