Хороши витязи у великого Московского князя – нет таких в других государствах, ни в дальних, ни в ближних. Хороши витязи и у союзных князей Димитрия. Дал их государю русский народ, отрывая от себя последнее, выкормил, выучил, снарядил так, что любо-дорого, но мало их, богатырей русских, искушенных в ратном деле. Двадцать тысяч выступило из кремля, только двадцать тысяч против стотысячной конницы Мамая, усиленной ордами его вассалов и союзников. Значит, все-таки главная сила русской рати – ополчение. Вот где и гордость, и тревога, и боль государя…
Стремя в стремя с великим князем ехал Дмитрий Боброк, сдерживая шенкелями своего горячего скакуна, чтоб не выступал наперед великокняжеского иноходца. Как и Димитрий Иванович, был он в стальном золоченом шлеме, в легкой и крепкой байдане, поверх которой накинуто белоснежное корзно, плавно стекающее с его покатых плеч на конскую спину. Чистое славянское лицо перечеркнуто по щеке косым загорелым шрамом, русые брови вразлет, русая, аккуратно подстриженная бородка, колючие усы и синие-синие, как летнее небо, глаза. Красив князь Боброк, даже седина в волосах и шрам на щеке не в ущерб его мужской красоте, они, как последние штрихи, нанесенные жизнью, завершают портрет старого воина и полководца. И ростом бог не обидел Боброка – косая сажень в плечах. По сему случаю Димитрий Иванович даже шутил однажды: «Все великие полководцы – от Александра Македонского до Александра Невского – были коротышки, а вот наш Боброк не в пример им со Святогора вымахал». Боброк только засмеялся в ответ: он-то лучше других знал, кто первый полководец в великом Московском княжестве.
Глянь со стороны – в лице Дмитрия Боброка ни тени заботы, но обманчива спокойная синева глаз первого московского воеводы. Все тревоги государя знакомы Боброку. И самая злая мысль, что гложет обоих, – недостаток доброго вооружения для тех тысяч народных ополченцев, что сошлись в Коломне. Как ведь мечтали вооружить народную рать не хуже княжеских полков – да где там!.. Слал великий князь с купцами на все стороны света богатства Московской земли – драгоценные меха и хлеб, пеньку и воск, рыбу и мед, золото и серебро, даже редких охотничьих птиц – с одним требованием и просьбой: везите доброе оружие. Но мало оружия идет на Русь из чужеземных пределов.
В который уж раз орденские немцы задержали ладейные караваны датских купцов с мечами, кольчугами и панцирями! Шведы обещали прислать в июле доброе ратное снаряжение, но то ли заранее умышляли обман, то ли теперь, предвидя войну, вмешались их князья – недруги Руси: пришли ладьи лишь с тканями да посудой.
На Волге и караванных путях с востока сидят ордынцы – те и охотничьего ножа не пропустят. Шло оружие от фрягов и турок через город Тану, что в устье Дона, но и этот ручеек иссяк. Слышно, Мамай купил фряжских наемников, значит, и тут замешались враждебные силы. Еще весной приходили два проворных торговца, показывали бумаги от знаменитого венецианского оружейника, клялись, что нагрузят несколько судов новейшим оружием по сходной цене. Нужда заставила довериться. Послал с ними ушкуи по Десне к Русскому морю – в устье Днепра должен был ждать корабль с оружием. Посадил на ушкуи надежную дружину, не поскупился на меха и золото. Ушел караван – в воду канул. А недавно сказали Димитрию, будто видели тех купцов в Орде. В гневе приказал своим людям поймать и удавить обоих за предательство и погубление каравана, но оружия от этого не прибавилось… Во всякой стороне натыкался московский государь на молчаливый заговор. Ну, добро б, готового оружия не везли, найдутся на Руси мастера. Так ведь не пропускают ни железа, ни меди, ни олова.
Великий гнев носили против ненавистников-соседей московские воеводы. С Олеговых времен и доныне, почитай, одни против бесчисленных орд, и никто в западных странах не спросит себя: отчего в старые времена варварские полчища докатывались до Рима, перехлестывали Пиренеи, а вот уж сколько веков их там не видят? Переполошились было, когда Батый встряхнул Европу. Короли, герцоги, император и папа наперебой сулили помощь Руси, обещали двинуться крестовым походом против язычников, но увязла Батыева сила в русских пределах, и двинули крестоносный сволок против славянских же племен. Мало Орды – так этих еще бить приходится!
Кровью обливается сердце Димитрия: выдержат ли против добротной ордынской стали наскоро выкованные мечи и брони ополченцев? И о том же болит сердце Боброка-Волынского.
Друзья и недруги Москвы считали опыт и талант Боброка едва ли не главной причиной военных удач княжества, но сам Боброк знал: лишь отчасти было так в юношеские годы Димитрия. Да, Боброк чувствовал войско, а войско чувствовало его руку, любило его и доверяло ему. Но стихией Боброка были марши и битвы – та вершина войны, что венчает огромную всегосударственную работу в решающем споре с врагом. И с тех пор как возмужавший Димитрий перевалил гору этой работы на свои плечи, победы стали приходить одна другой блистательней. Боброк был тактиком, Димитрий Иванович – стратегом. Он назначал сроки выступлений в поход, и всякий раз угадывал, когда Москва сильнее своих недругов. Молодое бесстрашие и немалый боевой опыт – вот что рождает прозорливость государского ума. Когда на военном совете Димитрий назвал местом сбора ратей Коломну, поначалу Боброк удивился: под самым-то боком у вечного соперника Москвы рязанского князя?! Не лучше ли выбрать Серпухов или Тарусу – и к Орде поближе, и сидят рядом союзники Димитрия? А то для безопасности можно назначить один из северных городов… Но подумал и поразился тонкой стратегии государя. Пойди великий князь собирать войска на север, многие подумают – побежал прятаться от Мамая. Серпухов, Таруса или другой ближний к ним город тем плохи, что открыты с ордынской стороны: пронюхает Мамай – быстро ударит всей силой. А Коломна? То-то и оно, что Коломна землей Рязанской от Орды прикрыта, и князь Ольг со своим полком всегда наготове. Ударь Мамай на Коломну, ему не миновать самого сердца Рязанской земли, а поход ордынцев известен: разорения, пожары – все равно через земли врагов или союзников идут они. В единый час Ольг из Мамаева союзника во врага превратится, сам на Мамая ударит, и тогда уж никак не застать Мамаю московское войско врасплох. Если же в Коломне спокойно соберется сильная рать – пусть рязанский владыка посмотрит, против кого он собрался пойти с Мамаем: против князя Димитрия или против народа русского? Поневоле задумается… И, наконец, с западной стороны этот замедленный марш объединенного войска Ольгердовичей, отрезающий и обезвреживающий силы Ягайлы…
Еще далеко до битвы, а уж Димитрий Иванович наносит дробящие удары по союзу врагов. Неестествен их союз. Держится он лишь ненавистью к московскому государю трех правителей, которые сами готовы порвать друг другу глотки. Однако же большой государский ум нужен, чтобы мгновенно разглядеть трещины в таком союзе, вогнать в них меч.
Хотя и зовут Димитрия князем-воином, а не одними полками воюет он. Даже в малый поход собирается – интересует его не только число рати, ее справа и дух, но и настроение всякого смерда, который должен отсыпать меру зерна для прокормления ратников: и останется ли у того смерда хлеб, чтобы дети его не голодали, и одобряет ли княжеский поход, понимает ли, зачем надо князю и воям его идти на битву? Всей силой государства – до последнего холопа и подмастерья – воюет Димитрий Иванович, и не в том ли еще тайна его прозорливости?..
Повезло Димитрию с наставником – многоопытен, мудр, прилежен к делу Москвы был покойный митрополит Алексий. Сколько раз Димитрий водил рати против крамольных князей, и всегда не только простой люд княжества, московское боярство, но и духовенство вставало за него стеной, а противники лишались опоры в своих же землях. Там поднимали голос сторонники Москвы, и без больших разорений и кровопролитий дело склонялось в ее пользу. При жизни церковь готова объявить Димитрия святым, а это во мнении народа дает государю такую славу, какую не добудешь и военными победами.