Он летел, а Дуня отчего-то видела безмерное удивление на его лице. Он молчал. А потом он выстрелил. Нет, не из мести, не из желания прихватить с собой ту, которую наверняка считал коварной убийцей. Это была случайность. И случайно пуля, не задев, стукнулась в стену.
Взрыв. Дуня обернулась. Позади, плюясь синими молниями, кружил смерч. «И он не пользовался таким оружием?» — почему-то мелькнуло в голове. Девушку потянуло в воронку. Сопротивляясь, странница попыталась уцепиться за пол, но руки скользнули по мерзкой жиже, и Дуня лишилась чувств. Она не знала, что пистолет выстрелил ещё раз — менестреля, или того, кто им назывался, поглотил похожий вихрь. Парень приземлился совсем не там, где должен был, что, впрочем, нисколько не смягчило удар. Дико, но так коротко вскрикнув, несчастный затих.
Под столь жизнепрославляющую песню, или всё-таки благодаря ей, Дуня очнулась. Ощущение полёта не покинуло её — она словно бы качалась на воздушных волнах, ещё чересчур густых, чтобы быть невесомыми, и уже удивительно неосязаемых, чтобы назваться морскими. Колыбель, если не утроба матери… Запахло озоном, волоски по всему телу встали дыбом. Девушка распахнула глаза — мга из грязно-серой превратилась в голубоватую с синими прожилками.
Что это?
Мысль была ленивой, как и движение. И ответ на дельный вопрос совершенно не интересовал. Здесь было хорошо — так же зимним утром под пуховым одеялом, когда в запасе есть ещё минута-другая перед настырным звонком будильника. Только здесь минута не собиралась заканчиваться, от сони никто не требовал выбираться из тёплого нутра в освежающую прохладу квартиры, а потом в удручающе промозглый холод улицы.
Или всё-таки требовал?
Дуня, сначала потому, что так следовало, а затем из любопытства, огляделась. Туннель из вечности в бесконечность. По нему можно плыть и плыть, ни о чём не думая, с каждым мигом забывая, кто ты и что натворил. Хорошо.
Или не очень?
Девушка нахмурилась и резко села. Зря она! Нет, незримая опора не провалилась под странницей, но тело ускорило полёт. Она совсем не желала этого! Ей это не нравится! Хватит!.. Туннель со стороны бесконечности потемнел, в прозрачном до селе воздухе заклубились тучи, заполыхали, словно в такт сердцу, зарницы. Дуня не хотела туда. И потому рванула на себя ближайшую синюю нить, обернувшуюся белой молнией — от испуга выпустила, но нужного добилась: голубая стена разъехалась. В дыру заглянуло золотое солнце — и девушка нырнула в прореху.
Какой обман! Как жестоко! Дуня не ожидала такой подлости от обещающего спасение светила — вне грозового туннеля царствовала вовсе не омытая слепым дождиком пастораль, а властвовала куда как мрачная картина. Тяжёлые, угрюмые небеса нависали над пологими холмами. Порывистый ветер трепал останки боевых знамён, богатых накидок, отороченных некогда серебристым мехом, и простеньких коричневато-серых солдатских плащей, хлопал попонами лошадей, лентами бинтов, не так уж давно бывших чьей-то одеждой. И ветер разносил по округе сводящий с ума смрад — кровь, гарь, разложение… Нет, Дуню встретила не легкомысленная идиллия, а апофеоз войны. Сон. Жуткий сон, что привиделся в горячечном бреду, решительно стал явью.
Трупы. Горы трупов! Люди, животные. И не люди, и не животные. Практически все искорёженные, изуродованные, обожённые. Кое-где просто каша из мяса и костей, а столовыми приборами отовсюду торчат древки поломанных копий, осколки мечей, остовы каких-то, наверное, осадных или оборонительных конструкций.
Трупы. И ни одной живой души. Хотя бы падальщика! Хотя бы традиционных чёрных, обожравшихся до неподъёмности воронов, что слетелись тучей на пир — к этим телам страшно было прикасаться. Хотя бы мародёров! Но здесь нечего было искать, нечего было грабить.
Трупы. Трупы, трупы, трупы.
И тишина. Сколько бы ни силился ветер, терзая поруганные стяги, подвывая в лишённых плоти костях, он не мог отогнать мертвенную тишину. Потому чистый мужской голос — то ли низкий тенор, то ли уже баритон — был слышен далеко-далеко.