И странницу осенило. Ну конечно же! Как поступила бы мама? И ей надо так же. Девушка напрягла память — давно всё это было, очень давно, в детстве, когда Дуня ещё ввязывалась в драки, терялась в парках развлечения и во дворах соседних домов, шарила в садах и грядках, что коза в чужом огороде. Давно. Прямо-таки предания старины глубокой.
«Если все выпрыгнут из окна, ты тоже выпрыгнешь?»
Нет, не совсем то. О! Вот оно!
«Подобает ли…»
— Подобает ли дево… — узница осеклась, быстро исправилась. — Подобает ли баронессе прислушиваться к бабьим пересудам? Да и когда и кому были верны мужчины до свадьбы? — Дуня старалась не кусать губы, иначе эффект пропадёт. Но неужели это она говорит? Может, дух какой на неё снизошёл? — Когда жених увидит тебя, госпожа, навсегда забудет других. Он же на руках тебя носить станет! Исполнит любую твою прихоть!
Хозяйка призадумалась. Кажется, арестантка попала в цель — юная баронесса не без основания считала себя центром мироздания, и ей требовалось немного повзрослеть, чтобы принять, осознать, что её теория несколько ошибочна.
— Советница о том же вещает, — кивнула собеседница. — А ещё говорит, что первый мужчина должен быть опытным.
Дуня покраснела. Вероятно, это-то испортило неплохое начало.
— Ещё советница хихикает, что раньше овдовею. А я не хочу раньше! — госпожа Л'лалио снова притопнула ножкой — длинная узкая юбка пошла завораживающей волной. — Вы просто обе мне завидуете! Советница — молодости и красоте, ты… — она, прищурившись, всмотрелась в Дуню. — А ты тоже! Ты тоже боишься своей старости! Ты не хочешь мне отдать песнопевца, хотя отлично понимаешь, что он выбрал меня. Вот!
Что?! Да… Как же…
Наверное, с узницей приключилось то же, что и в замке приснопамятного сэра Л'рута, когда девушка, пьяная от недосыпа, ослушалась пусть и ложного, но приказа начальства — не выполнила положенную работу. В результате чего, между прочим, едва не оказалась в статусе замужней леди. Вот и сейчас вряд ли Дуня была полностью в здравом уме.
— Я не слепая, вижу, что и кого выбрал! Его воля, его желания! — вспыхнула странница. — А мне-то что? Бери, если нужен — мне он и даром не сдался! — Сказав, она поняла, что пьяна. Пьяна не так, как накануне, да беда — симптомы практически те же. И язык не желал остановиться. — Только попомни свои же слова, когда станешь постарше, малышка!
Девушка зажала руками рот: если не способен разум, пусть за дело берётся плоть. Баронесса, к счастью, на странное поведение горе-наставницы не обратила внимания, испуганно отпрыгнув от решётки и вглядываясь в несправедливо — по крайней мере, со стороны Дуни — обвинённого Тацу. Затем, всхлипнув, развернулась и бросилась прочь, лишь золотистый росчерк, след взметнувшихся волос, застыл на мгновение в полумраке темницы. Лисий хвостик последовал за хозяйкой.
Дуня перевела дух. Госпожа Л'лалио обиделась — ничего хорошего для пленников, — зато подуется у себя в покоях да остынет, дурь из головушки выветрит. А если не успеет, то время для побега всё равно упустит.
— Лаура, ты что творишь? — прошипел над ухом менестрель. — Ты чем вообще думаешь? Она же нас почти выпустила!
Странница посмотрела на музыканта. Тот вовсе не представлялся разогретым киселём, будто это не Тацу мгновение назад плавился под ясным взором синих глаз.
— Но… я…
Оба сокамерника взирали на неё… с брезгливостью? Но почему? За что? Что она такого сделала?
— Ведь мы выберемся, как-нибудь, — неуверенно начала Дуня. — Зачем же портить жизнь наивной девице?
— Портить жизнь? — покачал головой мастер Лучель. — Похоже, я ошибся. Извини, девочка, ты и впрямь такая, какой кажешься. — Он расслабился и потёр виски, скрипуче вздохнул, позвякивая многочисленными украшениями. Точь-в-точь сухое дерево, увешенное колокольчиками… и денёк ветреный. — Как же здесь неуютно! И что ж нам так не везёт? Саламандра, газ. Теперь — вот это. Чем же здесь магию блокируют? Не пойму никак — никогда с такой системой не сталкивался.
— Не причитай, Лу.
— Я размышляю, мальчик мой, — фыркнул чародей. Он не был расстроен тем, что не понравился смазливой малолетке. — Девочка-девочка, нам бы выйти за ограничительный периметр — и поминай как звали.