На кровати, продавив расшитое покрывало и пуховое одеяло под ним, мерцали два инородных предмета. Огранённый под алмаз флакон и небольшой кинжал без ножен.
Убивать? Влюблять?
Девушка взяла сияющий водицей «кристалл», с удивлением и, пожалуй, восторгом посмотрела на танец разноцветных искорок внутри — зеркальные лампадки с хорошими свечами тоже прилагались к новому положению. Встряхнула и зачем-то поднесла к уху. Пузырёк вспыхнул, по комнате — будто бы сквознячок пробежал — поплыл и тотчас исчез смешанный аромат распускающейся сирени и свежескошенной травы. «Напиток N9»? Дуня, недоумённо пожав плечами, уронила флакон на постель — любопытство снова пряталось на задворках сознания, набираясь сил после прогулки в башню мастера Лучеля — и принялась изучать кинжал, но, мигом порезавшись об острый клинок, временно отказалась от глупой затеи. Не хватало ещё испортить красивое платье. Вруля так старалась!
Засунув кровоточащий палец в рот, девушка обернулась к зеркалу. Отражение теперь выглядело изумлённым и хитрющим одновременно, как ребёнок, готовящий пакость. Как Сладкоежка. Интересно, не происками ли златовласки Дуня задумалась о поцелуе мальчишки?.. Тьфу ты! Да не целовал её малолетний опекун! Это сделал нагловатый заключённый сто сорок четыре. Но отчего-то, вспоминая друга, девушка упорно представляла нахального юнца из сверхсовременной камеры. И не сказать чтобы они были похожи… хотя общее между ними имелось. Или это память играет с Дуней злую шутку? Никак не получалось увидеть мысленным взором Сладкоежку — перед глазами стоял случайный встречный, мимолётный знакомец, чьего имени девушка и спрашивать-то не хотела. Но почему? Как же это? Сладкоежка столько для неё сделал, а она, неблагодарная, даже не помнит его лица! Только улыбающееся из-за туч солнце. И запах. А ведь заключённый сто сорок четыре тоже мог им похвастаться. В его камере пахло полынью… Или это всего лишь воображение Дуни?
С девушкой подобное уже случалось. Единожды. И шло оно из далёкого-предалёкого, дошкольного детства. Один образ — приятный, до сих пор лелеемый — безнадёжно слился с другим, диаметрально противоположным. Она, двухлетняя, возилась в песочнице, когда к ней подкатился трёхлетний карапуз. Он наверняка уже ходил в садик, такой мальчик был серьёзный, важный и большой. Он вручил ей ярко-оранжевого жирафа в голубых пятнах (позже Дуня узнала, что это васильки) и объявил своей невестой, что подтвердил гордым чмоканьем в щёку. «Ухажёра», пространно извиняясь перед мамой и одновременно отчитывая деловое дитятко, увёл очень-очень высокий и строгий мужчина, которому помогали и вовсе великаны (много лет спустя, девушка догадалась, что это были телохранители как отца, так и сына).
Лет в шесть состоялась иная столь же мимолётная встреча, но царапины от неё остались и на теле, и в душе. С Дуней, всё из-за того же жирафа, сцепился ровесник. Игрушку, пусть и пошедшую мятыми трещинами, девочка отстояла, но с тех пор всё пыталась объяснить себе (и не могла), как один и тот же человек способен быть настолько разным, хотя умом отлично понимала, что мальчишки не связаны друг с другом — дело-то происходило в разных городах. Таких совпадений не бывает. И в любом случае, драчун, кажется, был помладше, когда «женишок» явно был старше. И никто не забирал беспризорного бандита — тот убежал сам, своей дорогой, так и не отобрав любимого жирафа…
Дуня рванула к стенному шкафу. Многострадальная юбка, так и не избавленная от шпаргалок, лежала на нижней полке, поверх сиротливо просвечивала дырочками в кружеве кофточка. У валенок и местного варианта сабо сиротливо пылились тапочки, всё ещё не стёртые до дыр. Девушка с минуту смотрела на них. Долгую минуту.
Она попала в другой мир. Столкнулась с магией. Была рабыней, едва не проданной в бордель. Стала полотёркой, потому что ничему иному обучить её не сумели. А теперь она вытащила счастливый билет — рыцаря, чародея и богача, интересного и, пожалуй, красивого мужчину, наверное, заботливого. Но… Она что? И дальше должна идти на поводке?! Плестись туда, куда потянут?! Пусть тянут добрые люди, пусть собачий ремешок сейчас необычен, украшен золотом и каменьями, увешан мелодичными колокольчиками, но это — всего лишь поводок. Ей не хочется. Ей надоело! Лучше уж как со Сладкоежкой бежать в сторону, по самим же вытаптываемой тропинке, а не по дороге, по которой ведут. Пусть это будет больно, невозможно, неправильно. Пусть ей придётся вернуться к хозяину. Но она хотя бы разок пойдёт туда, куда пожелает сама. Ведь это — последнее, что она может. Выбрать свой путь.