— Нет, — улыбнулся рассказчик. — Возлюбленная Молнии оказалась девушкой ветреной — что взять с богини ветра, пусть и вечернего? Не дождалась она его. А, может, сын бога и сам оказался виноват: когда он вёл войска, сила и вера богини была с ним, когда воссел на трон, закрутился, завертелся, дозволил придворной жизни захватить себя — коронация, законы-указы, знакомство с подданными, выполнение обещаний… Он действительно сделал ксеницев счастливыми… Когда опомнился, кинулся свататься к богине, но той уж и след простыл.
— Тогда бросил юный Император страну и отправился на поиски избранницы? — фыркнул всё тот же скептик.
— Да нет, — искренне удивился певец. — Молния уже был большим мальчиком и ответственным. Преемника себе он подготовил ещё во время битв — как чувствовал, что не удержать ему корону, не усидеть на троне. Разве может стать Императрицей богиня вечернего ветра? Потому сын бога отречения не боялся, он ждал его. А Империя поныне процветает, хотя в Императорах нет ни капли крови первого владыки.
— То есть Молния всё-таки решил найти возлюбленную?
— Нет, — хихикнул менестрель. Дуню, как и прочих в зале, накрыло подозрение, что парень над ними издевается. — Что искать ветра в поле? Править без богини Молнии показалось скучно. К тому же, за мальчишкой явился отец, сам бог-громовержец. Выяснилось, что не выгонял он сына из дома — кто-то из завистливых членов семейства подсуетился. Обнялись родичи, да и вернулся Молния к своим божественным обязанностям. Вот и весь сказ.
— А мораль?! — возмутился обманутый надоеда.
— Мораль? — менестрель пробежался пальцами по струнам похожего на гусли инструмента. Получилось небрежно и насмешливо. — Это всего лишь легенда, какая в ней мораль?.. Хотя… вы близки к истине, господин воин, из всякой легенды кое-что вынести можно. Из этой… — снова захохотали струны. — Нет никого, кто бы был всезнающ и всегда прав — даже боги ошибаются. Благие намерения могут привести к благим делам, а какова бы ни оказалась причина, следствие может выйти любым. И… пожалуй, ещё: какова бы ни была цель, обдумывайте пути к ней. Пусть результат получится не тем, зато дорога останется хорошей.
— Заумно больно.
— Да уж как есть, — вновь усмехнулся исполнитель. — Споём?
Посетители радостно прогорланили несколько куплетов «Благослови, отец!», и певца-рассказчика сменили музыканты. Начались танцы. Менестрель вместе с едой и выпивкой незаметно исчез, а за Дуней наконец-то пришли «эльфы». Близнецы забрали девушку в выделенную им на троих комнатку.
Несправедливо! Обидно! Завидно аж до посинения!
Нет ничего хуже размышлений «ах если бы да кабы» — внутри всё занимается от досады, от желания всё переиграть, доказать что-то. Иногда думы захватывают всё существо, порождают глупую надежду — и приходят сны, в которых всё иначе, всё не так, как случилось. И после них так тошно!
Как же так? Как она умудрилась всё на свете проморгать-прохлопать?! Сначала магический амулет. Ей нисколечко не жалко, особенно для Сладкоежки — кому-то тирана-завоевателя, а ей просто друга и защитника, даже учителя. Но всё должно, обязано обернуться иначе! Потому что затем она упустила и самого подростка. Он ведь приходил за ней, как хотелось, как мечталось, да её уже не было. И что он теперь о ней подумает?
Дуня, жалея себя, хлюпнула носом, готовая вот-вот разреветься, благо по утверждению турронцев грим относился к классу особо водостойких.
И ничего она не ветреная! За Вирьяна же замуж не выскочила… Впрочем, в этом не было ни её заслуги, ни вины — случайно вышло. Да и не суть: главное, Сладкоежку не дождалась — Дуня и после россказней менестреля не считала, что странный, удивительный паренёк явился бы за её рукой и сердцем. Дело в другом! Ей хотелось с ним свидеться, но она ничего для этого не предприняла. А ведь могла — знала, кем он стал и куда направлялся, имела время и подумать, и придумать, как поступить. Но она не пыталась. Вообще!
— Ты бы смотрел, куда прёшь! — рявкнули в лицо.
— Ой, простите, — пискнула девушка и отпрыгнула в сторону. Похожий на белобрысого веснушчатого медведя детина, которому прошлась по ногам Дуня, добродушно отмахнулся. Он спешил в уборную, только-только покинутую странницей.
Шеренга домиков с вырезанными в дверях окошками в виде сердечек, ромбиков и полумесяцев выстроилась на заднем дворе харчевни. На ближайших подступах к ним подозрительно чмокающую землю устилали мостки — на одном из них Дуня и не сумела разойтись с другим постояльцем.
Здесь, как ни странно для столь популярного места, царили тишина и покой старого кладбища: не возились в грязи куры, не сновали туда-сюда посетители и работники, не складировались полезные в быту вещи и не валялся разномастный хлам. Только унылый ветер умело, как давешний менестрель на «гуслях», играл на нервах да тоскливо подвывал в такт. И не догадаешься, что рядом — вот она, перед носом! — расположилась переполненная людьми харчевня, где шумно веселятся и спокойно отдыхают. Ох, а каково же на этом дворике в тёмную ночь, без фонарика! С фонариком-то или со свечой — ещё страшнее!