— Везли тут у нас ценный груз, — легко откликнулся курчавый. — Ни я, ни кто другой из пожелезников его не видели. Правда, эти, из пассажирских вагонов, утверждали, что всё знают. Так они многое болтают: им верить — себя не уважать. Груз-то этот и солдаты вооружённые, и технари, и маги сопровождали. Так что знали о нём только те, кому положено.
— И те, кому не положено, — буркнул Крештен.
— Э нет, ему-то как раз положено было, хоть и по иной статье, — фыркнул бригадир. — День ехали — ничего. А потом суматоха началась — стащили что-то. Причём явно важное, без чего всё прочее — бесполезные цацки. Шмон, конечно, дикий был. Всё вверх дном в составе перевернули, так как уходить было некуда — мы через болота шли. Хорошенькие такие болота: каждый раз хожу — гадаю, как там вообще железку проложить сумели. Ведь когда клали! Когда маги только-только на ноги встали, да и технари недалеко от ветряных мельниц ушли. За нашего стопщика мы боялись, но на него не думали. Он уж трое суток, как песням нас учил и игре в… — На этом слове волшебный переводчик всё же спасовал, хотя пошумел в голове больше обычного. — Когда груз цепляли, парень в бочке чин чином сидел. И никто из проверяющих его не учуял.
— Значит, сами виноваты, — подытожил помощник. — Сами вора в составе проглядели. А вот, когда по-настоящему трясли и ни его, ни следов не обнаружили, тогда догадались, кто уж за веселье ответственный.
— А почему охране не сказали? — полюбопытствовала девушка. — Может, человек он и хороший, да ведь преступник. И с ваших слов выходит, что государственный.
— Да, государственный, — не стал спорить работник железной дороги. — И поверь, доложили бы мы, себя не пожалели, укради мальчишка зерновой ларь или святыню. В общем, покусись он на народное добро, сами бы поймали и пусть, что в тюрьму тоже угодили бы, зато вор от расплаты не ушёл бы. Но с грузом тем дело тёмное. Конечно, трясли состав хорошо, но скандала не поднимали — и газеты, и сети молчали, будто и не было ничего. Более того, вдруг взялось желание ничего перописцам не говорить. Нечисто тут. — Рассказчик помолчал. — Кошечка, ты, случаем, с нашим фигурантом не знакома?
Для разнообразия Дуня побледнела, но всё-таки врать не стала.
— Встречались, — за ответом девушка не сразу сообразила, что насмешник говорил о каких-то чересчур уж родных по звучанию газетах и сетях. — Почему вы называете его мальчиком? Он же старше меня!
Троица внимательно посмотрела на собеседницу.
— Да, пожалуй, постарше, — кивнул бригадир. — Тебе, поди, лет пятнадцать-шестнадцать. Он на годок-другой вперёд ускакал.
— Э-ээ, мне вроде не совсем шестнадцать, — удивилась Дуня. — Точнее, совсем не…
С её-то возрастом часто ошибались, но принять взрослого мужчину за восемнадцатилетнего юнца — это уже перебор. Может, у них другое летосчисление? Например, после выдачи местного паспорта день рождения отмечают раз в полтора года? Нет, вряд ли — будь в понятиях какой подвох, переводчик бы не утаил. Волшебный толкователь, если не находил идентичного определения, выбирал слово, наиболее близкое по смыслу, и чуть искажал его, как будто показывая: говоривший имел в виду нечто похожее, но и только. По крайней мере, такой подход объяснял «стопщицу».
— Как это: совсем не? — вернуло изумление курчавое начальство. — Ну-ка покажи свои колечки.
— Какие колечки? — окончательно запуталась пассажирка. Украшения, понятное дело, остались дома. «Амулет» попал к Сладкоежке. В замке сэра Л'рута у Дуни, как ни странно, появились кой-какие побрякушки: заколки, шпильки, похожие на резные спицы, ленточки и шнурки для волос. Но колечек с собой не было — ни один из женишков не озаботился.
— Как какие? — бригадир протянул гостье левую лапищу. — Годовые, естественно.
На безымянном пальце хозяина светлел широкий ободок с волнистой, словно у водопроводного крана, нарезкой.
— Я думала, это — обручальное.
— Обручальное? Что за чушь такая?
— Ну-уу, ээ-э, — Дуня почесала в затылке. — Обычно муж с женой носят. Одинаковые.
— Зачем? — недоумённо начал Крештен, но вдруг, подхватив руки девушки, восхищённо выдохнул: — Ух ты! Чистокровная человечка! А мы-то… Как же мы так лопухнулись, тебя за половинку приняли?! — И он осыпал пальцы Дуни поцелуями. Не то чтобы страннице не понравилось, но ладони она высвободила.