Катя, распределявшая приборы, перестала звенеть ножами, закусила нижнюю пухлую губу и прислушалась, стараясь угадать гостей. Торжество было сугубо семейным, и Машарины никого не приглашали.
– Черепахины, – сказала Катя, различив наконец голоса.
– Встреть их, Катя, и займи чем-нибудь. Мы тут без тебя обойдёмся.
Катя сделала недовольное лицо и пошла встречать.
Черепахины уже разделись и прихорашивались перед зеркалом.
Андрей Григорьевич был, как всегда, в мундире, свежевыбритый и надушенный.
– Вот и выдался случай навестить вас, Екатерина Дмитриевна, с супругой, о которой вы изволили спрашивать, – сказал он, по-гвардейски кланяясь Кате и целуя ей руку. – Такая новость! Я уж по старой дружбе, без приглашения.
– Проходите наверх, – сказала ему Катя. – Саша уже спрашивал вас.
Польщённый Черепахин сказал жене остаться, а сам молодцевато, забыв о своём положении управляющего уездом, побежал по лестнице.
Анна Георгиевна, отвернувшись от зеркала, ждала, когда Катя заговорит с ней. Она была в строгом вечернем платье, только слегка открывающим высокую грудь, и с замысловатой причёской, отчего – маленькая, почти миниатюрная, и сложена удивительно хорошо – казалась даже величественной. Агатовые глаза смотрели на Катю испытующе, но дружелюбно.
– Прошу ко мне.
Анна Георгиевна сделала быстрый кивок, будто они были близкими подругами.
– Мне хочется сегодня быть красивой, – сказала она и взглянула в зеркало. – Ваш брат избалован, должно быть…
– У вас хорошая причёска, – поспешила ответить Катя, – она вам очень идёт. Очаровательная причёска.
– Благодарю вас, Catiche. Вы очень милы. Я сама её делала. Здесь совсем негде… Надеюсь, мы с вами станем друзьями.
Анна Георгиевна никак не могла понять, почему эта славная девушка избегала её. Разница в возрасте у них была года четыре. Подруг она не имела, поболтать здесь было не с кем – почему бы им не сдружиться?
– Я думаю, мы скоро уедем, – сказала Катя, – мне осенью в институт.
Не объяснять же этой даме, что в Иркутске перед отправкой на фронт Андрей Григорьевич часто заходил к ним справляться о Саше, и Катя вдруг влюбилась в него. Правда, влюблённость эта скоро прошла, но ей было жалко своего чувства, и она теперь всячески настраивала себя против Черепахина и той, на которую он применял её, Катину, любовь.
Они прошли в Катину комнату. В комнате было только самое необходимое, и это, казалось, больше всего занимало гостью.
Катя наблюдала за ней, завидовала её красоте и свободной манере держаться.
«Хороша, хороша она, – думала Катя, – за такими мужчины и кидаются. Что же мне в ней не нравится? То, что она такая резкая, как на пружинах? В маскарадах всегда испанкой наряжалась, наверное. Ну и что в этом плохого?»
– Вы что-то хотели сказать, Catiche?
– Нет. Просто завидую вашей красоте.
– Не вам бы завидовать, Catiche. И вы это знаете. Мы, женщины, всегда о себе лучше других всё знаем. Вы красивы очень по-русски. От таких иностранцы без ума.
«Откуда она знает всё?» – удивилась Катя. Почти точно такие слова сказал ей галантный французский дипломат мсье Пишо на вечере у генерал-губернатора, куда она была приглашена в числе достойнейших институток.
– Вы живое воплощение России, – сказал он тогда. – Я очень люблю Россию, боюсь, что полюблю и вас…
А потом он нанёс Машариным несколько визитов. Об этом Катя часто и с удовольствием вспоминала.
Она ничего не успела ответить гостье, так как снизу притопала Мотря и позвала их в гостиную.
Там всё уже было готово и ждали мужчин.
Ольга Васильевна, заметив, что отец Анисим с любопытством поглядывает на Черепахину, догадалась, что они незнакомы, и представила его.
– Премного доволен знакомству, – поклонился поп. – Что же не видно вас в храме Божием? Или по моде в атеисты пошли?
– Нет, я бываю, – возразила Анна Георгиевна. – Недавно проповедь вашу слушала. Мне понравилось. Вы хорошо знаете свой приход, отец Анисим.
– Это когда я о верности супружеской? Неубедительно говорил. А греха этого много…
Анна Георгиевна батюшку не дослушала. В гостиную вошли мужчины.
Дмитрий Александрович, откровенно счастливый и уже чуть навеселе, шёл первым, и половицы гнулись под его плотной фигурой. За ним шагал Черепахин, тонкий и прямой, а сзади всех возвышался младший Машарин.
Как и отец, он был светел волнистым волосом и так же курчав бородкой, только в кости потоньше и ростом повыше.
Анна Георгиевна быстро и цепко взглянула на него, и он ей понравился, хотя и был не совсем в её вкусе – слишком домашний и спокойный, в лежалом и несколько мешковатом костюме, лицо бесстрастное, но зеленоватые глаза смотрели самоуверенно, и вся фигура была собранной и сильной.