Выбрать главу

Владимир собирался с духом сказать ей про это сегодня да завтра, сегодня да завтра, а парубок не промах, как что — тут как штык. Ну какая его сибирка погнала вот нынче за водой? Увидал, моя прошила, и себе туда, воду из ведра шварк под плетень да бегом следом; прежде подмечал это Владимир и сам, и стороной слухи такие препасквильные доплёскивались. Оно и моя хорошка хороша: краснеет, кумач продаёт, а пялит на малого синие свои мигалки, как дураха какая. Покуда не запела про горбылёвских сватов, надо разом отхватить эту петлю…

Он уже провертел, как приступиться; сначала спросит, а чего это тут крутился Горбуля, а чего это ты с ним в переглядки играла? Ну, говори, говори, я ж видел всё сам!

Но всё то, висевшее на кончике языка, упало в небытие без слов, без единого звука: отец сконфузился своего же умысла. Ну что ещё за самосуд заваривать у криницы, дочка ж, не кошка какая заблудная, и на миру ломиться в живую душу с кулаками, пускай и родительскими, никак не резон, а потому наместо внезапной кары он, осклабившись, поздоровался уважительно, как с настоящей прачкой:

— Беленько тебе, доча!.. Вода холодит?

— А кто её грел, тату? Руки лубянеють…[9]

— Ну раз такой макар выпадает, кидай всё то хозяйство, мать дополоще. Пошли в хату.

— Да я уже…

— Ит ты, не упрямься. Не гни всё под свой ноготок. Идём-ну. Дило!

— Якэ щэ дило?

— Дома искажу. Не среди ж хутора цынбалы разводить.

Переступил отец с ноги на ногу, помялся и поплёлся обратно к дому по старой гладкой, хоть боком катись, тропинке, вертлявой, узкой, как девичья ладонишка. Поля уже на бегу вытерла руки о низ платья, глянула назад через плечо на холсты в корыте, нагоняя отца.

Дома отец усадил за стол Полю напротив себя; всякому делу он придавал ту хозяйскую основательность, которая велась в дому испокон века.

— Вот оно шо, доча… Предстоит тебе дорога в Новую Криушу. У свояченицы Олены поспытаешь, а сколько мер гирьки она могла б нам дать наперехват до новины. Так-таки и сложи, доцё, моими словами… А то може статься, не хватя нам на сев, не скисли бы при печальном интересе. А можь, и без неё сольём концы, так запас не оторвёт карманы. Найдётся шо — завтре ж в вечер я и сгоняю к ней на бричке… Ну шо его ще?..

— Да вроде всэ ясно.

Поля встала. Отец жестом велел сесть.

— Ну ты спогоди. Попередь батьки не суйся в петельку… Будь там поприветней. А то она мамзелька с больши-ими бзыками. Отночуешь у неё, взавтре утречком в обрат додому. А зараз поешь да и поняй с Богом… Мать, а мать! — подвысил Владимир голос, обращаясь к жене, толклась с чугунками у печи. — Чем ты нас подкормишь?

— Невжель у нас нечего кинуть на зубок да заморить червячка? — с укором Сашоня уставилась кулаками в широкие бока.

— Не заморити… Его накормить треба як слид.

— Я зараз, зараз… А на дорожку не грех взять с пяток яець с собою. Патишествие — така даль, полных девять вёрст! Не до лозинок за катухом доскочить… А яйця и готовы, курчатам наварила цельный чугун.

При виде чугуна с яйцами Егорка весь аж затрясся.

— Нянь! — Егорка звал Полю няней, знал, кто его вынянчил. — Нянь! Солнушко! Солнушко мне! Солнушко!

— Завтра Боженька подаст.

— Да ну уважь ненасытны глазенятки, — заступается мать за Егорку. — А то будет вертеться тутечки под ногами, як бес перед обедней.

Поля чистит яйцо. Желток, крутой, хоть колесом дави не раздавишь, подаёт Егорке.

— На, плаксик, твоё солнушко!

— А белток, нянь, сама…

— Ладно… Поаккуртней ешь, не чвокай. Поменьшь губами ляпай. А то свиньи со всего Криничного яра сбегутся на собрание под окно.

— А вут и не сбегутся! Калитка на новой на вертушке. А вут и не сбегутся!

— Поговори, поговори у мэнэ! Поболтав та и за щеку. Мовчи…

— Разве ты не бачишь, шо ей не до тебя? — осаживает Егорку отец. — Отойди… Отхлынь от греха. Не дёргай за нервы… Ты у меня шо, ремня просишь иля чего? Так за мной не прокиснет… И жаль ремня, а треба погладить дурачика, скоро подживешься воды на кашу, — мягко смеётся отец, наблюдая, как Егорка, затолкав в рот целый желток, потешно ловчит разом его проглотить, поводя и вытягивая тонкую шею то в одну, то в другую сторону. — Хоть за работу не хвалять, зато за еду не корять!.. Ай да Ягор! Ай да Ягор!

3

Грудь белая волнуется, Что реченька глубокая — Песку со дна не выкинет; В лице огонь, в глазах туман…
вернуться

9

Руки лубянеют — костенеют, стынут.