Как-то рабочие сказали мне:
- Вон идет Борис Иванович!
Я взглянул и увидел… совсем не седого дядю, а молодого парня, лет двадцати, маленького, круглолицего, с острым носиком и подвижными глазками.
Меня представили ему:
- Это - корреспондент, присланный на наше строительство.
- Очень приятно, - сказал он, но тут же, увидев машину, с которой сгружали металлические трубы, бросился к ней.
- Кто вам сказал сгружать здесь? - услышал я его голос. - Смотрите, сколько придется таскать их взад и вперед, когда примутся за работу. Сколько пропадет труда и времени! Сгружайте вот тут. И концами в эту сторону, чтобы лучше было брать.
«Ого! - подумал я. - Этот паренек сразу все примечает».
В это время к нему подошел бригадир, и техник пошел с ним дальше. Поднявшись на леса, он в одном месте вдруг остановился и начал подпрыгивать. Мне стало смешно: сразу видно, что веселый паренек… А он после этого опустился на колени и к чему-то стал приглядываться. Затем я снова услышал его голос:
- Эге! Да тут доски когда-нибудь могут оторваться.
Тут может кто-нибудь погибнуть. Как это никто не заметил?..
Так вот почему он прыгал! Вот тебе и «паренек»! Я направился вслед за ними. Техник заметил это и крикнул сверху:
- Извините, я сейчас!
Но я совсем не нуждался в его извинении; мне хотелось понаблюдать за ним со стороны.
- Ничего. Я подожду, - ответил я.
Чем больше я за ним наблюдал, тем больше удивлялся его всевидению, сообразительности, напрактикованности. В одном месте он объяснил каменщику, как лучше расположиться, чтобы работа шла спорней, в другом - заметил какую-то колодку под ногами рабочих, которая мешала им ходить. Одним словом, он все знал, все видел. Значит, недаром все его так уважали. Обязательно нужно с ним поговорить в свободное время.
Когда наконец он подошел ко мне, я спросил:
- Извините меня, сколько вам лет?
Он засмеялся и ответил:
- Двадцать седьмой идет.
- Неужели? -удивился я. - Я думал, не больше двадцати.
- Это, может, потому, что я неженатый, - пошутил он.
- Мне очень хотелось бы с вами поговорить в свободное время, - сказал я. - Если разрешите, я зашел бы к вам.
- Что ж, можно, - ответил он. - Я буду дома в восемь часов. Живу я недалеко (он взглянул на часы). Сейчас иду в столовую на обед. Если хотите, покажу свой дом.
Мы вышли на улицу.
- Мне кажется, я вас где-то видел, - сказал Бориса Иванович, взглянув на меня. - Не бывали ли вы в Мозыре?
- Не приходилось, - ответил я.
- А на фронте?
- Тоже не был.
- Значит, мне показалось, - проговорил он.
Мы свернули в меньшую улицу. По канавке возле тротуара откуда-то бежала вода.
В одном месте образовалось нечто вроде плотины, и вода стояла большой лужей. Какой-то ребенок собирался: в нее влезть…
Неожиданно мой спутник поднял с земли щепочку и раздвинул эту плотину. Вода мгновенно стекла.
- Есть очко! - проговорил он, бросив щепочку.
- Что, что вы сказали? - остановился я в удивлении.
- Это мы когда-то в детстве так играли, - сказал он. - Сделаем что-нибудь такое и…
- Значит, вы были тэвэтэтовцем? - перебил я. Теперь уже он остановился от удивления.
- А вы откуда знаете?
- Читал такую книжку, - ответил я.
Тем временем мы подошли к небольшому восстановленному дому, и Борис Иванович сказал:
- Вот тут моя землянка. В эти двери, направо. В двадцать ноль-ноль буду ждать вас.
Эта военная терминология свидетельствовала, что Борис Иванович был на войне. Я свернул налево, а он пошел прямо.
В назначенное время я входил в его «землянку». Это была довольно большая светлая комната с «холостяцкой» обстановкой, но не с холостяцким порядком. Все здесь было на своем месте, одно с другим согласовано. Каждая вещь имела свое определенное место. В любую минуту, не утруждаясь, можно было достать ее и поставить обратно.
- Сразу видно, что здесь живет бывший тэвэтэтовец, - заметил я.
- Почему бывший? - в шутку обиделся Борис Иванович. - Наш вожатый говорил, что тэвэтэтовцы никогда не могут быть бывшими, что они до самой смерти останутся действительными членами Товарищества воинствующих техников.
- А вы и сейчас считаете себя тэвэтэтовцем? Борис Иванович шутливо развел руками и покачал головой:
- Ничего не сделаешь. Даже если бы и хотел, то не мог бы избавиться от этой привычки. С той лишь разницей, что очки теперь не записываю.
Потом добавил серьезно:
- Я считаю так: в социалистическом обществе все люди постепенно становятся такими «тэвэтэтовцами». Ну, а если еще попрактиковался в детстве, то, конечно, назад не пойдешь. У меня и до сих пор еще сохранилась книжка «ТВТ».
- Неужели?! - даже подскочил я.
Дело в том, что я давно уже искал эту книжку, чтобы переиздать ее, но никак не мог найти, так как фашисты во. время оккупации уничтожили паши библиотеки. И вот счастливый случай помогает. Борис Иванович немножко удивился, что я так заинтересовался этой книгой, достал ее и подал мне. Книжка была такая потрепанная, что и хранить-то ее не было никакого смысла. Я сказал об этом Борису Ивановичу.
- Как же мне не хранить ее, - возразил он, - если тут про меня самого написано? Смотрите, даже в названии:
«… как Цыбук добывал очки».
- Так вы… вы… Цыбук? - прошептал я.
- Как видите, - ответил он, видимо, довольный, что его имя произвело такое сильное впечатление, а затем спросил: - Неужели вы так хорошо знаете и помните эту книжку?
- Знаю… помню…- говорил я, перелистывая книжку, а сам думал: сказать сейчас же, почему я помню, или подождать? Если скажу, то его отношение ко мне сразу изменится. Лучше я порасспрошу его хорошенько, пока он не знает, кто я такой.
Что я его не узнал, ничего удивительного в этом нет: между двенадцатилетним подростком и двадцатисемилетним молодым человеком очень большая разница. Да и ему, понятно, нелегко было узнать человека, которого видел когда-то в детстве раз или два. Разговаривал я с ним, кажется, только один раз, а все сведения собрал от других.»
- Как вы считаете, - спросил я наконец, - правильно ли автор написал про вас?
Он улыбнулся.
- Как вам сказать? Вообще правильно, а в отдельных местах - много неправильного. Вот, например, он пишет, что я был какой-то пассивный, невнимательный, ничем не интересовался. Это автор выдумал, или ему кто-то неправду сказал. Мне кажется, я всегда был таким, как сейчас. Затем автор приписал мне много очков, которых я не зарабатывал, и много слов, каких я не говорил.
- А насчет вашей заядлой охоты на очки? Насчет «реестра»?
Цыбук весело рассмеялся:
- Что касается очков, то я действительно гонялся только за ними и если что делал, то только ради них. И «реестр», правда, мне выдали. Я тогда не знал, что они надо мной шутят. Но автор прибавил в этом реестре добрую сотню очков.
- А вы не обижаетесь на него, что он кое-что выдумал?
- Нет. Все-таки, когда читаешь книгу, этот Цыбук представляется симпатичным хлопцем. Чего мне обижаться? Наоборот, я очень благодарен ему.
- А вы встречались с автором, разговаривали с ним?
- Разговаривал я с ним всего один раз. Он, кажется, немножко похож…тут он внимательно посмотрел на меня и встал. - Извините, а может… это вы?
- Да, это я…
Дальнейшее уже не интересно для читателя. Скажу только, что Цыбук выручил меня и дал свою книгу. Значит, я не напрасно трудился, уделяя ему столько внимания в своей книге.
Ему же за это я обещал несколько экземпляров нового издания.