От кого: Эрве Дюма
Кому: Луи Антиошу
Отель «Хилтон», Братислава.
Монтрё, 23 августа 1991 года, 20 часов.
Дорогой Луи!
Как проходит ваше путешествие? Что касается меня, я продвигаюсь вперед семимильными шагами. За четыре дня расследования мною установлено следующее.
Макс Бём родился в 1934 году в Монтрё. Единственный сын торговца антиквариатом, он учился в Лозанне и в двадцать шесть лет получил диплом инженера. Тремя годами позже, в 1963-м, по направлению Инженерного общества поехал в Мали. Он принимал участие в разработке проекта строительства дамб в дельте Нигера. В 1964 году политические беспорядки вынудили его покинуть страну и вернуться в Швейцарию. Теперь уже Бём отправился в Египет: все то же Инженерное общество командировало его на строительство Асуанской плотины. В 1967 году «шестидневная война» между Египтом и Израилем на Синайском полуострове заставила его опять вернуться на родину. Проведя год в Швейцарии, в 1969 году Бём вновь отправился в путь, теперь уже в Южную Африку, где находился в течение двух лет. На сей раз он работал на компанию «Де Бирс», мировую алмазную империю. Он контролировал строительство наземных сооружений системы шахт. Затем, в августе 1972 года, он обосновался в Центрально-Африканской Республике. К тому времени страна уже была в руках Жана-Беделя Бокассы.
Бём стал техническим советником президента. Он непосредственно отвечал за несколько направлений: строительство, кофейные плантации, алмазодобывающие шахты. Что происходило с ним в течение всего 1977 года, во время переворота, остается тайной для следствия: никакой информации. Следы Макса Бёма вновь обнаруживаются только в начале 1979 года в Швейцарии, в Монтрё. Он был совершенно разбит, буквально раздавлен временем, проведенным в Африке. С сорока пяти лет Бём стал заниматься одними только аистами. Все, с кем я разговаривал, — его бывшие коллеги, работавшие с ним вместе в прежние времена, — говорят о нем примерно одно и то же: Бём был человеком несговорчивым, суровым и даже жестоким. Многие упоминали о его любви к птицам, порой превращавшейся в навязчивую идею.
Что касается его семьи, то и здесь я обнаружил кое-что интересное. Макс Бём познакомился со своей будущей женой, Ирен, в 1962 году, когда ему было двадцать восемь лет. Вскоре он женился на ней. По прошествии нескольких месяцев от этого союза родился мальчик, Филипп. Инженер всегда проявлял глубочайшую привязанность к своей семье, повсюду следовавшей за ним и вынужденной приноравливаться к новым климатическим условиям и различным культурам. Впрочем, в начале 70-х Ирен неоднократно появлялась в Швейцарии. Она бывала там довольно часто, а в Африку ездила все реже и реже, однако регулярно писала мужу и сыну. В 1976 году она окончательно вернулась в Монтрё. Год спустя она скончалась от обширной раковой опухоли; примерно в то же время исчез из поля зрения Макс Бём. Тогда же теряется и след их сына, Филиппа, которому тогда исполнилось пятнадцать лет. С тех пор о нем не поступало никаких сведений. Филипп Бём не появился, даже когда умер его отец. Может, его тоже нет в живых? Или он живет за границей? Полная неопределенность.
О деньгах Макса Бёма мне не удалось узнать ничего нового. Анализ его личных счетов и счетов его ассоциации показал, что инженер обладал состоянием в восемьсот тысяч швейцарских франков. Следов номерного счета не обнаружено (хотя я лично убежден, что он есть). Когда и каким образом Бёму удалось раздобыть такое количество денег? Во время своих странствий он, должно быть, не раз и не два принимал участие во всяких «темных» делах. Такая возможность у него наверняка имелась. Я склоняюсь к тому, что это могло быть как-то связано с Бокассой — золото, алмазы, слоновая кость… Сейчас я жду обзора документов по двум судебным процессам над диктатором. Может, где-нибудь всплывет имя Макса Бёма.
Самой большой загадкой на сегодня остается сделанная ему пересадка сердца. Доктор Катрин Варель пообещала мне навести справки в больницах и клиниках Швейцарии. Но ей ничего не удалось найти. Во Франции и в других европейских странах тоже ничего. Тогда где и когда это произошло? В Африке? Не такое уж абсурдное предположение, как может показаться на первый взгляд, ведь первую пересадку человеческого сердца осуществил Кристиан Барнард в 1967 году в Кейптауне — а это как раз в Южной Африке. В 1968 году Барнард сделал уже вторую пересадку сердца. А Бём приехал в Южную Африку в 1969 году. Там ли его оперировали? Я проверил: в архивах клиники Барнарда нет никаких упоминаний о швейцарце.
Еще одна странность: похоже, Бём был крепок как дуб. Я еще раз перерыл все его шале, пытаясь найти хоть один рецепт, результаты каких-нибудь анализов, какую-нибудь медицинскую карточку. Ничего. Я изучил его банковские и телефонные счета: ни одного чека, ни одного звонка, так или иначе связанного с кардиологией или с больницей. А между тем трансплантация сердца — это дело нешуточное. Пациент должен постоянно наблюдаться у врача, делать кардиограммы, биопсию, кучу анализов. Может, он проходил исследования за границей? Бём много путешествовал по Европе, и аисты служили прекрасным поводом, чтобы ездить в Бельгию, Францию, Германию и другие страны. И тут снова тупик.
На этом я и застрял. Как видите. Макса Бёма со всех сторон окружают тайны. Поверьте, Луи, дело Бёма существует. Хотя здесь, в комиссариате Монтрё, его уже закрыли. Газеты в трауре, все убиваются по «человеку, спасавшему аистов». Какая ирония судьбы! Погребение состоялось на кладбище Монтрё. Присутствовали все официальные лица, все «видные» горожане, произносившие речи и соперничавшие в пустословии.
И последнее. Бём завещал все свое состояние известной в Швейцарии гуманитарной организации «Единый мир». Возможно, этот факт даст нам новую версию. Я продолжаю расследование.
Сообщите мне, что у вас новенького.
Эрве Дюма
Инспектор не переставал меня удивлять. За какие-нибудь несколько дней он столько всего раскопал. Я тотчас отправил ему по факсу ответное послание. Я так ничего и не сказал ему о документах Бёма. По этому поводу я испытывал угрызения совести, но необъяснимое чувство стыдливости было сильнее меня. Интуиция подсказывала мне, что не нужно раскрывать все карты, что с документами такой сокрушительной силы следует обращаться осторожно.
Было два часа ночи. Я выключил свет и продолжал сидеть в темноте, разглядывая игру теней, четких, словно на экране. Какова все-таки истинная сущность Макса Бёма? И какую роль во всей этой истории играли аисты, интересовавшие, судя по всему, не его одного? Не в них ли крылась тайна — возможно, настолько ужасная, что она была недоступна моему пониманию? Более чем когда-либо я преисполнился решимости следовать за птицами. До самой разгадки их тайны.
8
На следующее утро я встал позже обычного, с сильной головной болью. Жоро ждал меня в холле. Мы немедленно выехали. Днем Жоро стал расспрашивать меня о жизни в Париже, о моей судьбе, об учебе. Мы сидели на склоне холма. Земля рассыпалась от жары, только несколько баранов обгладывали сухие ветки кустарника.
— А женщины, Луи? У тебя в Париже есть женщина?
— Были. Несколько женщин. Но я, наверное, по натуре одиночка. И девушек, судя по всему, это не очень-то расстраивает.
— Как же так? Я-то думал, что в таких шикарных пиджаках ты очень нравишься парижским девушкам.
— Все дело в прикосновении, — пошутил я и протянул ему свои руки, чудовищные, с грубыми рубцами и шероховатыми ногтями — следами моего забытого прошлого.
Жоро подошел поближе и внимательно осмотрел шрамы. Он тихонько присвистнул сквозь зубы, то ли восхищенно, то ли сочувственно.