Белами загасил тлеющую тряпку. Уотсон разрядил и упрятал ракетницу.
- Они нас не заметили, - тихо, стонал Тилни.
- Как, черт побери, это возможно с тридцати тысяч футов? - Таунс увидел искаженное болью лицо парня и смягчился. - С такой высоты они не заметили бы нас, даже если бы специально искали. Забудь об этом.
Как ни странно, всплеск несбывшейся надежды не сменился подавленностью. Когда все лежали в тени, пытаясь уснуть, Моран высказал их общее чувство:
- Приятно хоть несколько минут побыть в обществе.
Мейбл будет волноваться.
Очевидно, было сообщение по радио. Сообщат и в газетах, потому что это был самолет британской компании. Если и велись поиски, то к настоящему моменту "Скайтрак" уже считают без вести пропавшим.
Он не хотел, чтобы волновалась Мейбл. И иного выхода, кроме как выбираться отсюда как можно скорее, не было.
На лицо упало несколько песчинок. Шелк навеса вздулся огромным пузырем и снова упал. Белое было теперь зеленым - он носил солнечные очки, которые сделал ему Белами. Белами не мог ни спать, ни отдыхать разве покимарить час-другой за сутки. Из разбитого плексигласа с крыши он вырезал три пары солнечных очков. Если им предстоит услышать еще один пролетающий самолет, то будет хоть какой-то шанс разглядеть его и от этого немного взбодриться.
Работал генератор. Дежурство Уотсона. Жалобный стон генератора действовал на нервы.
Шелк трепетал, как парус, по обнаженной руке били песчинки, но воздух не становился прохладнее. Если встать на солнце, то можно ощутить, как жара высасывает из тела влагу. Чем-то напоминает смерть от потери крови.
Он потянулся за бутылкой, взболтал ее, прислушиваясь к музыке. Осталась половина. Четыре часа. Еще пятнадцать часов до следующей выдачи. Рот, как кусок угля.
Песчинки попадали в лицо, и он отвернулся. Огляделся вокруг. Лумис, Таунс, Моран, жалкий бедняга Тилни - боже, все они похожи на мертвецов. Вот кем они станут, когда кончится... заткнись, Альберт.
Прихватив с собой дрель, Белами вышел наружу и посмотрел на небо. На юге горизонта не было: дюны вздыбливались песком. Из-за крыла появился Стрингер, блестя стеклами очков. Он тоже смотрел на юг.
Кроу проснулся, когда затрепетал на ветру шелк. Зашевелились и другие, сметая с лиц песок.
- Дейв!
- А?
- Поддувает, - Кроу потянулся за сигаретой и вспомнил, как читал в "Дайджесте", что, пока отвыкнешь от того, к чему привык, должно пройти три месяца, потому что человек - существо привычки, говорилось там.
...Песок омывал ноги Белами, он проворчал: "Еще повезло". Таунс и Моран снимали навес, Кроу и Белами помогали. Лумис растолкал и мягко поставил на ноги Тилни. В этот момент воздух стал желтым, а земля задымилась. Ветер в полную силу погнал песок с окрестных дюн. Они едва слышали друг друга, когда удушающие порывы ветра громыхали ослабленными листами обшивки. Что только смогли второпях найти в самолете-провод для крепления груза, чехлы сидений, запасной парашют, тем и укутали воздухозаборник левого мотора, лебедку, оголенный зев правого крыла. Тем временем Моран, скользя по облепленной песком металлической обшивке крыла, забрался на мотор и закрыл заслонки.
Жаркий ветер сбивал с ног, песок ослеплял. Мимо самолета пронесся, крутясь и разбрызгивая масло, лоток с тряпкой для дымового сигнала, а вслед за ним листы рваного металла, из которых выкладывали "SOS". Блюдо гелиографа ударило о хвост. Солнце скрылось, оставив после себя темно-охристый мир без неба и горизонта.
Ссутулившись и шатаясь, все убежали в укрытие самолета, заперли дверь, слезами очищали глаза и пытались - без слюны - выплюнуть забившийся в рот песок. Сидели и ждали, слушая грохот обшивки и шорох песка.
Ждать пришлось три часа. Выйдя из нагретого салона, они оказались под звездами и в полной тишине. Темнота прогнала ветер и возвратила привычный мир: округлости дюн, длинную тень тускло блестевшего крыла, силуэт гондолы.
- Смотрите! - крикнул Лумис, и все повернулись. Низко над западным горизонтом висела искривленная игла молодой луны.
На новолуние нужно загадать желание, вспомнил Альберт Кроу. Воды, подумал он, воды.
- Начнем, что ли, - сказал он.
Стрингер повел всех на работу.
"Вторая ночь. Все пошло наперекосяк, но кое-что удалось сделать. Пишу это в четыре утра. Боюсь, что могу что-нибудь упустить, а кому-то, если он это прочтет, может, интересно будет узнать, какие мы прилагали усилия, хотя и безуспешно".
Белами с большой осмотрительностью относился к тому, что писал, и не упоминал о жажде. Само собой разумеется, что теперь писать было легче, чем говорить: свистящие и хриплые слова, сходившие с опухшего языка и иссохших губ, делали неузнаваемым собственный голос.
Час ушел на то, чтобы очистить песок, и еще час, чтобы найти и откопать камни, на которые прошлой ночью ставили козлы. Приняв дневную зарядку от генератора, батареи давали хорошее освещение. Установили высокий столб и подвесили на нем лампочку; можно было наблюдать, как вместе с ними работали их тени на песке. Стрингер снова оживился. Ничто в течение долгого тревожного дня не побуждало его к речам. Теперь все, что было нужно, он высказывал Морану, решив для себя, что ему легче общаться с одним человеком, чем со всеми вместе.
- Левое крыло будем передвигать на двух козлах, чтобы не упало, когда отделим гондолу от фюзеляжа. Внутренние крепежные болты я уже отсоединил, так что особых проблем нет.
Морану осталось только напомнить им, что они люди с весьма уязвимым телом:
- Смотрите не стойте под крылом, когда отделится гондола, - вдруг сломаются козлы.
Но даже он забыл о Кепеле, и когда гондола, скрежеща рвущимся металлом, оторвалась от фюзеляжа, раздался пронзительный крик юноши.
Первым до салона добежал Кроу, на бегу успокаивая Кепеля:
- Все в порядке, сынок, все в порядке... - Он притронулся к его сухой холодной руке, осветил фонариком, увидел только неясные очертания бледного лица. - Все идет по плану, ничего не случилось, сынок. - Но сначала надо было предупредить его! Господи, почему не предупредили!
- Я в порядке... - Слова давались парню с трудом, дыхание было свистящим, глаза лихорадочно блестели. Никто не присоединился к Кроу, пока он успокаивал Кепеля. У двери остановился, подняв голову к звездам, Лумис. Ему было невыносимо стыдно: ведь ясно же было - когда гондола оторвется от фюзеляжа, самолет затрясется. Он слушал, как говорит Кепель, и сила, звучавшая в его слабом голосе. невольно вызывала у Лумиса восхищение - впрочем, он тотчас смутился от невольного своего чувства.
- Это произошло, когда я спал. Поэтому я не понял, что происходит... Если я кричу, то это из-за кошмарных снов. У меня бывают иногда кошмары, - словно оправдывался Кепель.
Слишком горд, чтобы признаться в собственном страхе. Они молча ушли. Все это время Стрингер изучал открывшуюся часть гондолы.
- Повреждений нет, - бесстрастно констатировал он. И Моран в этот момент ненавидел его. Все молча ждали указаний, но никто не обращался непосредственно к Стрингеру. Тот проверял козлы, не замечая собравшихся вокруг людей, потом сказал обычным монотонным голосом:
- Придется отодвигать весь самолет, если не сможем поднять правое крыло и установить его сверху фюзеляжа.
Никто не возразил, да он бы и не услышал ответа. Все наблюдали, как он взбирается на крыло, энергичный, с головой ушедший в дело, забывший о жаре холоде, жажде или чужой боли. Под тяжестью его тела просели козлы.
А они не очень-то надежны, подумал Кроу. Если сломаются, он свернет себе шею. Вот смеху будет.
Пользуясь, как нивелиром, куском трубы, Стрингер сопоставлял высоту крыши и основания, куда нужно было подвести правое крыло. Дважды перепроверив, спустился. Глянул в сторону Морана.