Эллестон Тревор. Полет «Феникса»
Есть люди, которые, будучи поставлены перед выбором — умереть или сделать невозможное, — выбирают жизнь. В их честь и написана эта история.
ГЛАВА 1
Ветер взметнул песок на тридцать тысяч футов в небо, окутав сплошной пеленой пространство от Нигера до Нила, — и где-то там, в этом небе, летел самолёт.
Двумя часами раньше на погодной карте не было отмечено ничего подобного, но метеобюро в Джебел Сарра пользовалось репутацией 49-процентной точности прогнозов, и самолёт поднялся в бледно-голубое небо, имея на борту пилота, штурмана, двенадцать пассажиров из городка нефтяников Джебел и груз использованных инструментов и обгоревших наконечников буров для замены. То был грузо-пассажирский «Скайтрак», двухмоторный самолёт, совершавший короткие рейсы на маршрутах Сахары.
После вылета из Джебела штурман сверил направление, высоту и положение относительно пункта назначения — им был Эль Таллаб в группе оазисов Коуфра.
Через минуту порыв ветра вырвал из гнёзда антенну.
Шум был слышен по всему самолёту, и пилот скомандовал своему штурману:
— Выйди и объясни им, что случилось. Скажи, все в порядке.
Моран шагнул через переборку и обратился к четырём пассажирам, сидевшим ближе к кабине. Человек в хвосте все ещё держал у себя под курткой обезьянку, и если даже до штурмана доходил её запах, то каково было самому хозяину? Штурман сообщил, что произошло, но это пассажиров вроде не очень заинтересовало. Они сели в самолёт, чтобы долететь до места, и не собирались ломать голову над тем, что случилось в пути. Кое-кого Моран знал в лицо. Кобб — старший бурильщик на платформе, обрюзглый рыжий человек с изжёванным морщинами лицом, на котором было написано все, что ему хотелось бы вычеркнуть из памяти (говорили, что его отправляют домой на лечение к психиатру); Лумис, техасец со спокойным взглядом, получил телеграмму: что-то стряслось с женой; Кроу — лондонец, больше похожий лицом на обезьяну, чем сама обезьянка у него за спиной, — летел в отпуск; Робертс — уже третий раз в этом году покидает лагерь нефтяников, хотя на вид вполне здоров.
Других Моран не знал, но был уверен, что увидит ещё не раз. Может, все дело было просто в деньгах, но что-то держало людей в этом городке до самой смерти. Штурман вернулся в кабину управления, размышляя над тем, разрешит ли психиатр Тракеру Коббу возвратиться в Джебел.
Таунс внимательно вглядывался в наземные ориентиры. С высоты пятнадцати тысяч футов пустыня под «Скайтраком» была похожа на детскую песочницу с беспорядочно разбросанными игрушками: на бескрайней коричневой глади поднимались дюны, отроги и горные массивы, а между ними лежали травянистые оазисы, заброшенные нефтяные вышки и лагеря, уже наполовину засыпанные дрейфующими после последней большой бури песками. С севера на юг тянулся нефтепровод Оум эль Семноу, параллельно верблюжьему тракту, где пыльное облачко обозначало караван в пути.
Моран надел наушники и спросил:
— Продолжаем полет, Фрэнк?
Таунс чуть шевельнул головой в знак того, что ещё не решил; его глаза то пронизывали разворачивающуюся внизу панораму, то впивались в горизонт.
— А чем мы рискуем?
Привычная фраза успокоила штурмана. Он сказал:
— Не понимаю, где тут можно потеряться. Мы ведь здесь живём. Единственный риск — если испортится погода.
Спустя минуту Таунс ответил:
— Мы сильнее.
Моран был удовлетворён — конечно, не тем, что молчало радио или что метеосводки часто никуда не годились. Он был доволен Таунсом. Уже три года они вместе летают от буровой к буровой. Теперь нужно было вместе пройти по ступенькам процедуры принятия взвешенного решения.
— Какой ты назвал запасной аэродром?
— Эль Ауззад.
— Боже мой!
Пара десятков слепленных из грязи хибар с дверями, облепленными мухами, с похожей на собачью конуру мечетью и тремя колодцами, из которых два наполнены солёной водой, а третий крысиными трупами. Отправляясь в древний оазис (по-здешнему касбах) Эль Ауззад — затерянный в песках клочок пальмового рая, — следует прихватить с собой слоновый дробовик — единственное, что не по зубам термитам, и то при условии, что сможешь быстро его перезарядить.
— Полоса форта Лакруа на ремонте, — сказал Таунс, — а врезаться в пик Туссид на хребте Кемет, если что случится, мне не улыбается. Убеди меня присесть на пару ночей в Эль Ауззад, пока они там найдут провод для антенны, и мы это сделаем, Лью.
Он держал курс, поглядывая то на тянущийся с севера на юг нефтепровод, то на длинный коричневый хребет массива Кемет с другой стороны. Через минуту поинтересовался:
— Как там они?
— В порядке. Ты видел — у нас на борту Тракер?
— Нет.
— Его отправили в психолечебницу. Похож на тронутого. Знаешь, как они при этом выглядят…
Таунс кивнул, наблюдая, как на горизонте медленно меняет направление массив Кемет, и ожидая появления под правым крылом оазиса Тазербо. Если все будет хорошо, часа через два они достигнут северной части Центральной пустыни и окажутся в пределах досягаемости оазисов Джало.
Он замычал что-то в свой микрофон, но Моран вскоре велел ему заткнуться.
Спустя час они наткнулись на пелену песка и опустились на сотню футов, обойдя её стороной. Моран прильнул к плексигласу смотрового стекла, пытаясь высмотреть верблюжий тракт Радеу-Сиффи — единственный наземный ориентир, который они смогут взять в этом районе, где Центральная пустыня охватывала весь окоем с востока на запад. Снова задул ветер, и Таунс вытянул шею, глядя через голову Морана на запад, где горизонт заволокло вскипающей пылью. Слух его автоматически улавливал звучание моторов и находил его совершённым. Жаль все же, что у них нет радиосвязи.
Моран сверил указатель гирокомпаса и развернул полоску жевательной резинки, что Таунс не часто за ним замечал. В наушниках пошло неприятное чавканье. Пока что в кабину никто не заглядывал, хотя обычно на борту непременно оказывался какой-нибудь инженер из буровиков, который, чтобы убить скуку, вваливался в кабину и начинал учить, как управлять этой «штукой». В грузо-пассажирских самолётах вроде этого их просто некому было выпроваживать.
Таунс спросил Морана:
— Обезьянка там, с ними?
Моран принюхался:
— Уж не меня ли подозреваешь?
Все ещё не было следов верблюжьего тракта. Его укрыла буря. Такая буря способна замести всю нефтеразработку, кроме разве вышки. Западный горизонт продолжал вскипать — бурое и жёлтое перемешалось с синевой неба. За двадцать минут указатель гиро сдвинулся, и Моран снова установил его, озабоченно жуя резинку. Он давно уже молчал. Ему было известно то, что знал и лётчик: ещё час, и они будут в Джапо, пусть даже сами небеса опрокинутся.
Спустя десять минут курс «Скайтрака» пересекла на высоте десяти — двенадцати тысяч футов стая перелётных гусей, держа на восток. За ними, там, была сплошная пелена взметнувшегося ввысь песка.
Когда «Скайтрак» нырнул в воздушную яму, Моран стукнулся головой. На западе горизонта уже не было: пустыня и небо перемешались. Песок начал попадать в ветровое стекло, и Моран выпрямился в кресле, следя за гиро и делая поправки на отклонения стрелки компаса, вызванные железосодержащими горами к северо-западу от оазисов Коуфра.
За какие-то десять минут солнце скрылось, и они устремились прямо в густеющую жёлтую тьму. Таунс опустился до трех тысяч футов — минимум, который он мог допустить из-за песчаных вершин, доходивших порой до двух тысяч; ветер и здесь не прерывался ни на миг Песок, вскипая, поднимался с земли, как пар над кастрюлей. Спустя пятнадцать минут он поднялся до двадцати пяти тысяч футов — здесь тоже была сплошная жёлтая мгла. Пустыня теперь была не только под ними — она была и в небе.
— Сверь направление, Лью.
— Идёшь абсолютно точно.
По ветровому стеклу, как сухой дождь, зашелестел песок.
— Есть десятиградусный снос, — сказал Таунс.