Около полудня к Кроу обратился Робертс:
— Ты можешь оказать мне услугу, если желаешь.
Обезьянка была у него под курткой. Время от времени она начинала дрожать. Медленно закрывала она ярко-карие глаза, а когда они открывались, в зрачках явственно читался страх. Когда Робертс в первый раз после аварии дал ей отпить из металлической кружки, она ухватилась за её край миниатюрным кулачком и долго рассматривала в воде своё отражение, пока у Робертса не иссякло терпение.
Теперь он стоял перед Кроу, почёсывая затылок.
— Ты бы мог присмотреть за ней вместо меня?
— Ты спятил! — изумился Кроу.
— Имей в виду, даю только на время, с возвратом, — он расстёгивал куртку. — Не могу же я взять её с собой.
Когда Кроу брал из его тонких костистых рук обезьянку, Робертс съехидничал:
— Какое сходство. Вы могли бы сойти за братьев. — И пошёл предупредить капитана, что к утру будет готов.
Тогда никто из них не думал, что есть какая-то связь между решением Робертса и поведением сержанта Уотсона. Казалось несомненным, что Уотсон последует за капитаном, даже если к ним больше никто не присоединится. Но произошло непредвиденное.
Услышав крик Уотсона, Таунс бросился к нему. Тот неуклюже сидел на песке, вытянув ногу. По вискам катился пот, малиновая физиономия кривилась от боли.
— Подвернул, — сказал он сквозь зубы, — подвернул проклятую.
Его втащили в тень под полог и усадили. Подошёл Харрис. Кривясь от боли, Уотсон рассказал, что случилось.
— Там, где мы вырыли наш сигнал, сэр, я споткнулся. Видите ли, она была под песком, и я не заметил…
Он стиснул зубы, пока Харрис ощупывал лодыжку.
— Вывихнул, — со стоном выдохнул он.
Харрис кивнул:
— Держите её в покое. Боюсь, мы не сможем сделать холодный компресс. Но перелома нет.
Через полчаса он вернулся к Уотсону, помог снять ботинок.
— Попробуйте пошевелить пальцем, Уотсон.
Тот повиновался, скорчив гримасу боли.
— Все в порядке. Обычное растяжение… — Капитан выпрямился. — Мне жаль, что это случилось. Разумеется, вы не пойдёте со мной, Глядя на него, Уотсон решил воспользоваться часто им применяемым трюком, одним из тех, что по вкусу этим горлопанам:
— От меня вам будет мало проку, сэр. Боюсь, что я подведу вас, а мне бы этого не хотелось.
— Ничего. Всякое случается, Уотсон.
— Неужели мало того, что уже случилось, сэр?
— Вам просто не повезло. Пусть это вас не тревожит. Я думаю как раз о вас — бог знает, сколько вам придётся здесь пробыть, пока мы сможем направить помощь. — И он вернулся в самолёт, где Робертс рассматривал карту.
Незадолго перед закатом к Харрису подошёл Тракер Кобб, походка его была нетвёрдая, руки отвисли, как плети, рыжие волосы не чёсаны.
— Говорят, вы уходите?
— Так точно.
— Я тоже пойду. Кто ещё идёт?
Капитан косо глянул на него, ощущая, как становится страшно. До сих пор, — он это выяснил уже давно, — напугать его могло только одно: присутствие рядом человека, который не совсем в себе. Ему припомнился дикий взгляд Кобба в ту ночь, когда силой пришлось удерживать его, чтобы он не пошёл на свет «огней».
— Я беру с собой мистера Робертса. Нас только двое.
И он занялся упаковкой рюкзака, болезненно ощущая присутствие рядом с собой тучного человека. Все равно, что оказаться запертым в помещении с неразорвавшейся бомбой.
— И я, — настаивал Кобб. Вряд ли до него дошло сказанное капитаном.
Харрис заметил, что вслушивается в тиканье часов. Он не представлял, насколько невменяем этот человек и сколько ему ещё нужно, чтобы окончательно перейти предел. Он знал только одно: взять с собой Кобба — все равно, что отправиться туда верхом на тигре. Он вспомнил слова Морана: «Не всегда это жажда, жара или расстояние, которое нужно пройти…»
— Есть риск потеряться… — услышал он свои, ещё не до конца обдуманные слова. Он заметил, как тяжело дышит Кобб. Это от жары, конечно. — Все остальные, кроме Робертса, решили остаться, и я уверен, они правы, — он натянуто улыбнулся. — Считают меня беспокойным типом…
— Улыбка, однако, тотчас сошла с его лица, стоило ему взглянуть в глаза Кобба.
— Они пусть делают, что хотят, а я… — Взмахнув огромной рукой, Кобб неожиданно крикнул: — Господи, хватит с меня всего этого, хватит! Ты понял?
Харрис пытался говорить спокойно, сознавая, что очутился в такой опасности, какую трудно даже представить.
— Не будем беспокоить беднягу Кепеля. Поговорим там. — Он положил руку на плечо этого человека. На ощупь оно было, как деревянная балка. И тише добавил: — Ему лучше помереть.
Кобб, не мигая, смотрел Харрису прямо в глаза.
— Как и всем нам — и вы это знаете. Поэтому вы и уходите. — Поверх руки Харриса, все ещё лежавшей на его плече, он положил свою ладонь; огромные пальца истекали потом. — Ты возьмёшь с собой и меня, сынок. Ты знаешь дорогу.
Харрис резко выдернул руку, словно боясь, что она попадёт между створками захлопывающихся ворот. Кобб заслонил проход. За дверью на дюны садилось солнце. Капитану было стыдно, что он не видит иного выхода, кроме того, который подобает трусу.
— Давайте обсудим этот вопрос с остальными.
— Ну их всех знаешь, куда. — Взгляд Кобба повеселел, он радовался прекрасной идее: вместе с Харрисом пойти домой. Теперь это был человек, нашедший спасительное лекарство.
Харрис скосил глаза на блестящую кобуру лежащего рядом револьвера. Пакуя рюкзак, он не решил ещё, как быть с оружием. В пустыне можно наткнуться на воинственных бедуинов. Таких осталось немного, они не осмеливались нападать на нефтяные прииски, но частыми были случаи угона скота. Два христианина в пустыне значили бы для них лёгкую добычу. Конечно, едва ли здесь поможет один револьвер. Но была и другая сторона дела. Если они с Робертсом потеряются и больше не останется воды, револьвер поможет умереть достойно и в своём уме.
Он легко мог опередить Кобба, но сознавал, что тот дошёл до предела: из-под спутанных рыжих волос смотрело лицо ребёнка, которому пообещали лакомство, — голубые глаза алчно загорелись. Скажи ему сейчас, что его лишают этого лакомства, и он не только выхватит револьвер — под танк бросится. Разумеется, о стрельбе не может быть и речи; револьвером можно воспользоваться только для устрашения, блефуя.
Кобб тучен, кажется, у него одышка, это человек, который быстро погибнет в пустыне даже при двойном рационе воды. Сам Харрис был среднего сложения, а Робертс почти тощий. Если они потеряются, Кобб погибнет первым, и умрёт умалишённым — он и сейчас не в себе. Им придётся отдавать ему часть своей нормы, ждать, когда он будет отставать, помогать, когда ослабеет. И все это совершенно бессмысленно.
Даже будь он в здравом рассудке, и тогда его нельзя брать с собой.
И Харрис решился на нечто такое, чего никогда прежде не делал.
— Хорошо, Кобб. Пойдём.
ГЛАВА 5
По мере того как исходил день, дюны окрашивались в розово-лиловый цвет. Песок под ногами был ещё горяч, но в воздухе становилось прохладнее.
Они наблюдали, как капитан застёгивает кобуру. Все встали, даже сержант Уотсон. Рубец на щеке Лумиса почернел, на щетине запеклась кровь. Кобб находился где-то по другую сторону самолёта; тревожно было слышать, как рыдает такой грузный человек.
Намеренно пойдя на обман, — поступок столь чуждый Харрису, что голос его дрожал, — он дал Коббу десять минут на сборы. Это была единственная возможность переговорить с остальными. Все без споров согласились с позицией капитана, а Лумис взялся уговорить Кобба остаться. Прежде чем Лумису успели помочь, разъярённый Кобб сбил его с ног. От схватки поднялся в воздух песок. Кобб разразился рыданиями, зажмурив глаза и безвольно раскинув на песке руки. Его оставили одного. Он поднялся на ноги и в безнадёжной ярости ребёнка побрёл в хвост самолёта, подальше от людей.