- Пожалуй, - сказал я.
- Вам дается два дня. За это время продумайте все.
Ночь, день, потом еще ночь и, наконец, еще почти целый день.
Я ходил, прихрамывая, по улицам Стокгольма. Я плохо спал. Лежал в постели при зажженной лампе. Потолок был белый. Из четырех углов к середине тянулась сеть черных трещин, смахивающих на паутину. В углах они были четкие, широкие, словно начерченные тушью, но дальше заметно сужались, разветвлялись и совсем пропадали, так и не встретившись в центре потолка.
Я еще раз перечел книгу Нансена о его лыжном переходе через материковый лед Гренландии, этот замечательный рассказ о том, как осуществить невыполнимое.
Гренландская экспедиция Нансена с самого начала была обречена на неудачу. Упрямое безрассудство, безумная затея, ее автор совершенно не представлял себе истинного лица страшного края льдов и стужи, который он вздумал пересечь.
Гренландия, несмотря на путешествия Пири и Норденшёльда, оставалась до Нансена страной неведомого.
И выходит, в его неведении не было ничего особенною. Кто может знать что-либо по-настоящему о неизученном крае?
Отсутствие знания было исходной предпосылкой экспедиции.
Кто станет рисковать жизнью для исследования уже исследованных материков?
Нансен осуществил невыполнимое, совершил то, что считалось обреченным на провал.
Сходство между Нансеном и Андре было очевидным.
Андре считал исследование полярных областей естественной задачей для шведов.
"Норвежцы, - писал Нансен в своем письме норвежскому правительству девятью годами раньше, - не снарядили еще ни одной арктической экспедиции. И это несмотря на то, что норвежцы, без сомнения, лучше всех годятся для полярных исследований, обладают наибольшими предпосылками к тому, чтобы выносить арктический климат".
Нансон находился в том же положении, что после него Андре. Он мог выбирать себе спутников среди многих охотников.
Всегда есть люди. готовые взяться за то, что кажется невозможным, неосуществимым.
Сорок кандидатов. Нансен рассказывает об этом наверху двенадцатой страницы своей книги; цифру "двенадцать" легко запомнить. И не только норвежцы, а и датчане, голландцы, англичане, французы.
Он не упоминает о том, что был и один шведский кандидат.
Может быть, письмо нс дошло, может быть, он посчитал меня настолько молодым, что даже не захотел отвечать. Мне было всего семнадцать лет.
Пусть лед, пусть снег, но, что ни говори, гренландская экспедиция Нансена была сухопутным путешествием. Правда, большая часть маршрута пролегала на высоте двух тысяч с лишним метров, при максимуме в две тысячи семьсот метров.
Воздушная экспедиция Андре представлялась мне спокойным путешествием на высоте двухсот пятидесяти метров над уровнем моря.
Зачем? Во имя чего совершать долгие и бессмысленные странствия через мертвое белое арктическое безлюдье? Что ищет человек в ледяной пустыне, где человеку невозможно жить? А Северный полюс? Что такое Северный полюс? Эта белая точка на белой плоскости? Есть вопросы, которые хочется назвать сугубо женскими. Страх пустоты, природа не терпит пустоты... Отвращение к пустоте, ненависть к неведомому и неисследованному - нс типично ли это для мужчины?
Я был инженер, человек техники. Мои познания в латыни остались на уровне гимназии. Natura abhorret vacuum - кажется, это слова старика Аристотеля? Хотя он говорил по-гречески?
Проснуться зимним утром в детстве, проснуться зимним утром и увидеть на лугах и полях свежий, нетронутый снег. Одеваешься, выбегаешь, торопишься первым пройти по земле, ставшей вдруг девственно чистой.
Разумеется, радость от мысли, что ты первым ступил на Северный полюс, еще не веский повод. Исследование и наука. Как уже говорилось, человеку трудно мириться с неизвестностью. Еще недавно шел спор, представляет ли собой Гренландия остров или часть Американского материка. Норденшёльд полагал, что в глубине Гренландии есть леса, Нансен доказал обратное. Теперь нам известно, что полярный бассейн в самом деле бассейн, покрытое льдами море, а не вторая Гренландия. Однако в этом море могут быть еще тысячи неоткрытых и неописанных островов.
Но и наука, исследование тоже всего не исчерпывают. Наверно, есть еще что-то, что не так просто определить.
Норденшельд приводит странный случай, который произошел во время одной из его давних зимовок на Шпицбергене.
Один плотник, по фамилии Снабб, вдруг покинул лагерь и пошел через замерзший залив на север. Он шагал решительно и быстро, как будто спешил куда-то по делу.
Его окликнули. Он не отозвался. Стреляли в воздух из винтовки. Он даже головы не повернул, упорно продолжал шагать на север.
Норденшёльд послал за ним вдогонку двоих, но было поздно, они не успели догнать его до сумерек. На следующий день два часа шли по его следам, потом их замело метелью.
Плотник ушел на север. Он не вернулся.
Это было в 1872 году.
Краткий рассказ профессора Норденшёльда о плотнике Снаббе легко истолковать неверно. Это рассказ не столько о человеке, сколько о стране света, имя которой "Север".
Наступил второй день после моей встречи с Андре. Облачная погода, юго-западный ветер, повышение температуры и нудный мелкий дождик
На площади Брюнкеберг не было уже ни льда, ни снега, когда я вошел в здание Управления патентов и регистрации.
Как и два дня назад, меня встретил инженер Кюйленшерна, однако на этот раз он держался скромнее и не докучал мне допросами.
Он провел меня в комнату, где стояло три-четыре кожаных кресла и кожаный диван.
Он предложил мне голландскую сигару и поднес спичку.
В комнате было два окна.
У одного из них стоял молодой человек с прямодушно улыбающимися глазами, прямодушно улыбающимся ртом, прямодушно улыбающимися, закрученными вверх усами.
У него было юношеское лицо: чистый и гладкий лоб, никаких складок или морщин вокруг глаз, округлые щеки, гладко причесанные волосы с пробором, маленькие уши, энергичный, хотя и скошенный подбородок.
Улыбка его была улыбкой очень молодого человека.
Он подошел ко мне.
Я встал.
- Кнют Френкель? - спросил он, подавая мне правую руку.
- Да, - ответил я.
Он мог не представляться, я узнал его лицо по сотням портретов, напечатанных в газетах и журналах этого года.
- Столоначальник Нильс Стриндберг, если не ошибаюсь? - сказал я.
У него была маленькая узкая кисть. Он низко поклонился.
- Рад вас увидеть, инженер Френкель, - ответил он. - Разрешите мне процитировать одну австрийскую газету. "Чтобы задумать полет на Северный полюс и обратно на аэростате, должно быть либо дураком, либо мошенником, либо шведом".
Кюйленшерна расхохотался.
Стриндберг выпрямился, по-прусски щелкнул каблуками
- Итак, кто вы: дурак, мошенник или всего-навсего обыкновенный простоватый швед?
- Я рад с вами познакомиться, - сказал я. - Позвольте процитировать английскую газету. "Шведский народ, право же, чересчур честолюбив. Народ, который создал сведенборгианизм и гётеборгскую лицензионную систему, может позволить себе оставить часть лавров девятнадцатого столетия другому народу, пускай даже не столь отважному и славному, как сыны Тора и Одена..."
Я все еще держал руку Стриндберга в своей руке.
Его лицо представляло собой, что называется, сплошную по-детски открытую улыбку.
- Ни дурак, ни мошенник, - продолжал я. - А всего лишь обыкновенный швед датского происхождения, возможно простоватый, но скорее излишне честолюбивый.
У Стриндберга было совсем юное лицо, округлые щеки, никаких морщин на лбу, вокруг глаз и улыбающихся губ.
Мне были приятны его улыбка и веселый взгляд.
Его маленькая кисть совсем пропала в моей руке.
Неожиданно рядом с Нильсом Стриндбергом возник Андре. Должно быть, он вошел в ту же дверь, что и я.