Он уважительно обратился к молодому усатому человеку, который вел бурные дебаты сам с собой, так как его никто не слушал.
— Вы не могли бы сказать мне, как пройти к Королевскому театру?
Тот оглянулся и окинул Ханса высокомерным взглядом.
— Иди за своим носом, ваше высочество, иди за своим носом!
Резким движением руки он сбил шляпу с головы мальчика и умчался прочь.
Ханс быстро поднял шляпу и стер с нее пыль рукавом. Его лицо было бледным и грустным. Он подумал, что так плохо с ним обходились только в Оденсе. Медленно мальчик побрел вдоль по улице, ведущей, как ему казалось, подальше от этой толпы. Ханс Кристиан больше ни с кем не заговаривал. В конце концов, радость от новых впечатлений взяла верх над горем. Он же был в Копенгагене! Он мог любоваться высокими двухэтажными зданиями, ухоженными черными лошадьми и отполированными до блеска каретами. Он был частью этого мира! Вскоре его лицо вновь засияло, а глаза заблестели радостным светом.
Внезапно он увидел театр! Ханс Кристиан почувствовал почти непреодолимое желание подбежать и поцеловать грубый кирпич его стен, но неприятный недавний инцидент охладил его пыл. Вместо этого он обошел вокруг, жадно ловя глазами каждый изгиб этого благородного сооружения. Королевский театр видел взлет мадам Хейберг, величайшей актрисы, и мадам Шелл, балерины. Здесь великий Бурнонвилль[5] ставил свои балеты и пестовал их с самого первого дня, превратив в конце концов в ни с чем не сравнимое действо, которое приковывало зрителей на три часа. Здесь, именно здесь он, Ханс Кристиан Андерсен, впервые поклонится зрителям!
Мальчик вернулся к входу и, случайно прислонившись к билетной будке, посмотрел на толпу. В один прекрасный день они пройдут через эту дверь, чтобы увидеть его на сцене. И та толстая женщина в красном платье, которая напомнила ему мать, и та тощая девушка, которая, наверное, была ее дочерью. А вот та очень старая женщина может и не прийти. Но придет ее сын, который ей обо всем расскажет.
— Вот тебе билетик, молодой человек. Почему бы не посмотреть внутри, — раздался голос позади него. Это был голос билетера, который в это утро пораньше вышел на рабочее место, чтобы воспользоваться собравшейся большой толпой и продать побольше билетов.
Ханс Кристиан взял билет. Это был первый знак доброго к нему отношения в этом большом городе. Он был настолько переполнен радостью, что хотел заключить в объятия этого незнакомого маленького человека. Но удержался. При посторонних это было бы неприлично.
— Спасибо, герр билетер, спасибо от всего сердца, — воскликнул он. — Я очень хочу увидеть спектакль, но не могу себе позволить тратить деньги на удовольствия.
Билетер бросил на него сердитый взгляд.
— Ты что смеешься надо мной, деревенская тыква! А ну, отдай билет! Отдай, я сказал!
Ханс выронил билет и скрылся в толпе. Он слышал, как билетер кричал ему вслед: «Держи вора», — но, казалось, этого никто не заметил. Внимание людей было приковано к другому действу. К тому же мало кто мог бы встать на сторону билетера, потому что он слишком часто и слишком успешно торговался с ними ради своей выгоды.
Ханс нырнул в боковую улочку, ведущую к Хольмен-каналу. Он вновь упал духом. Опустив руку в карман, мальчик наткнулся на письмо. Вот он, следующий шаг! Но ему снова придется спрашивать дорогу. Каким облегчением будет для него, когда он достаточно хорошо узнает Копенгаген и ему не нужно будет останавливать на улице прохожих, чтобы узнать верное направление. На этот раз Ханс Кристиан обратился к старой женщине, которая напомнила ему бабушку. Он был уверен, что уж она-то даст ему верный ответ. Женщина оказалась сильно туговата на ухо, поэтому потребовалось немало времени, прежде чем он смог добиться от нее вразумительных слов. Он поблагодарил старушку и направился дальше, чувствуя себя более счастливым по сравнению с тем моментом, когда его путешествие только начиналось.
Дом мадам Шелл был маленьким и комфортабельным, но Хансу он показался замком сказочной королевы. Убрав шляпу со лба, чтобы она не мешала обзору, он начал подниматься по лестнице, чувствуя, как от волнения у него подкашиваются ноги. Он опустился на колени и начал молить бога о помощи.
В этот момент на крыльцо вышла служанка с корзиной в руках.
«Бедняжка, — подумала она. — Должно быть, он слышал мои шаги и решил попросить подаяния. Бедняжка!»
Служанка вложила скиллинг[6] в его ладонь и пошла дальше. Ханс вскочил на ноги и окликнул ее, но она лишь помахала ему в ответ. Она стала вторым человеком в Копенгагене, который принял его за нищего. Он осмотрел свои начищенные ботинки и костюм для конфирмации. У него не вызывало сомнений, что он был одет так же модно, как и любой из небогатых горожан. Может, ему повезет с мадам Шелл?
Ханс Кристиан сделал несколько глубоких вздохов. Это его успокоило. И как всегда, помогла молитва. Когда он звонил в дверь, то чувствовал, словно сам Господь положил руку ему на плечо, чтобы придать уверенности. Вторая служанка, которая вполне могла быть сестрой первой, открыла дверь.
Ханс сорвал с головы шляпу.
— Я хотел бы встретиться с мадам Шелл.
Служанка на мгновение заколебалась.
— Кто вы? Как доложить мадам Шелл?
— О, она не знает моего имени, но скоро узнает! У меня есть рекомендательное письмо к ней. Я уверен, она будет рада познакомиться со мной.
Служанку обуревали сомнения, но все же она разрешила мальчику оставаться на месте, а сама пошла переговорить с хозяйкой. Очень быстро служанка вернулась.
— Вы можете пройти, — произнесла она с таким видом, словно хотела сказать, что совершенно не одобряет решения госпожи.
Мадам Шелл как раз завтракала в маленькой, купающейся в солнечных лучах комнате. Она была одета в бледно-розовое платье, а светлые волосы завитыми локонами спадали на плечи. Мадам Шелл оказалась настолько красива, что Ханс Кристиан потерял дар речи. Грациозным жестом она поставила на стол чашку с кофе и с удивлением оглядела своего посетителя. Книга, которую она читала, упала к ней на колени.
— Доброе утро, — нарушила мадам Шелл затянувшееся молчание, — боюсь, что я вас…
— Доброе утро, — ответил Ханс и низко поклонился, чуть не достав головой пол. — Я пришел к вам, потому что выбрал вас среди самых знаменитых людей Копенгагена. Я надеюсь, что вы поможете мне начать мою карьеру.
Рот женщины от удивления приоткрылся, но даже этот ее жест невольного изумления смотрелся изящно и не разрушил обаяния актрисы.
— Вы очень любите театр и я тоже. Мое сердце разобьется, если его двери не откроются для меня! Но вот эта бумага все обо мне вам расскажет!
Ханс Кристиан вынул из кармана драгоценное письмо и передал ей.
Пораженная женщина прочитала его, что только увеличило ее удивление. Она никогда в своей жизни не слышала о печатнике по имени Иверсен и никогда не была даже близко от Оденсе. Ее прекрасные глаза с сомнением посмотрели на мальчика.
— Я не представляю, что могу сделать для вас?
На мгновение Ханса Кристиана охватила паника. Но мадам Шелл просто не поняла его. Вот почему она колеблется.
— Я должен объяснить, мадам. Я хочу стать актером, понимаете! И я могу играть! Я даже могу писать пьесы! Такой талант, как мой, нуждается только в шансе!
— Но вы не должны быть тщеславным.
— Я не тщеславен, — воскликнул Ханс и к еще большему ее удивлению упал перед ней на колени. — Пожалуйста, не отвергайте меня. Я знаю, что у меня есть талант. Мадам Шелл, я стану великим человеком! Я знаю, что способен на великие вещи, они внутри меня, но мне нужен кто-то, кто бы помог мне воплотить их в жизнь!
Нытье мальчика заставило мадам передернуться. Она нервно потирала руки. Если бы только это созданье поднялось с пола.
— Какого героя вы могли бы изобразить? — спросила она в отчаянии.
— Золушку, — твердо заявил Ханс, так как видел это представление, когда в деревню приезжали артисты, и он помнил многое из него. А того, что не помнил, он мог придумать на ходу. — Если вы позволите, я могу показать, что я умею. Позвольте мне снять мои ботинки. Они слишком тяжелы для того, чтобы танцевать в них.
5
Ошибка автора. Бурнонвилль, родившийся в 1805 году, был ровесником Андерсена и, следовательно, еще не мог ничего ставить.