А вот и старый замок Амалиенборг. Все его окна сияли огнем, отражаясь в солнечном свете. Каким комфортабельным он выглядит! Без сомнения, в нем должна жить очень дружная и счастливая семья.
Ханс Кристиан тяжело сглотнул и начал подниматься по ступенькам. Ему приходилось держать подбородок очень высоко. Он не мог опустить его: мешал воротник. Поэтому мальчик был уверен, что горничная, открывшая ему дверь, приняла его за очень высокого и могущественного посетителя.
— Доброе утро, фрекен, — произнес он, снимая свою шляпу. Но отвесить изысканный полный поклон так и не сумел. Рот юноши раскрылся, и он застыл с видом изумления.
— Доброе утро, — услышал он в ответ милый голосок. И в этом не было никакого сомнения. Перед ним стояла та самая девочка, которую Ханс повстречал у канала и которая махнула ему рукой из кареты в день Нового года. Это была принцесса! И она жила в замке!
На лице Ханса расцвела его прекрасная улыбка.
— Я счастлив увидеть вас снова! Но скажите мне, это ваш дом? Вы живете здесь?
Девочка засмеялась. Ее смех был по-прежнему похож на перезвон колокольчиков.
— Конечно! Я живу здесь вместе с моими отцом, матерью, сестрой и братьями.
— О! — Ханс глубоко вздохнул. У него в голове не укладывалось, что принцесса может жить в простой семье. Но конечно же у всех есть семья. У всех, кроме Ханса Кристиана.
Девочка осталась такой же прекрасной, как и раньше. Правда, теперь она была уже юной леди пятнадцати лет. Ее волосы спадали на плечи такими же восхитительными кудряшками, а белые кружева платья выглядели так, словно только что вышли из-под утюга.
— Зачем вы пришли?
Ханс Кристиан лихорадочно вспоминал причину своего визита.
— Я пришел встретиться с адмиралом Вульфом, — ответил он. — У меня есть прекрасная пьеса, которую я должен прочитать ему. Скажите мне, где я могу его найти?
Девушка колебалась.
— Он в своем кабинете, — произнесла она, показывая куда-то за открытую дверь. — Но я не знаю…
— Спасибо большое. — И Ханс кивнул, постаравшись сделать это самым грациозным образом. Прежде чем юная дама успела сказать хоть слово, он уже был в холле.
Адмирал Вульф сидел в своем кабинете за столом. В тот момент, когда Ханс Кристиан появился в дверях, он как раз пил кофе. Он глотнул и поглубже уселся в кресле, поглаживая свои длинные усы, чтобы скрыть улыбку. Адмирал уже собирался пожелать незнакомцу доброго утра, но странный посетитель не дал ему возможности открыть рот.
— Доброе утро, — сказал он, кивая и в то же время кладя свою огромную шляпу на край стола. И словно по волшебству из его кармана появилась рукопись.
— Вы великолепный переводчик Шекспира, герр адмирал, а он без сомнения величайший драматург. Но я тоже написал трагедию, которую хочу прочитать вам.
Глаза адмирала сверкнули, но выражение лица осталось прежним.
— Перед тем как начать, не хотели бы вы выпить чашечку кофе?
— Нет, спасибо, герр адмирал, но я не хочу терять время. Знаете, мне так много еще нужно сделать, а я уже три года в Копенгагене. Могу я прочитать ее прямо сейчас, сэр? Моя пьеса называется «Альфсоль».
Адмирал кивнул и сфокусировал свой взгляд на потолке. Ханс Кристиан начал декламировать. В трагедии было пять актов, и ее пафос захватывал исполнителя еще сильнее, чем слушателя, возможно, потому, что мальчик вновь переживал то отчаяние, в которое он впадал, перенося свои мысли на бумагу. Он мерил шагами пол, он кричал, он шептал и даже упал на колени, когда читал строки умирающей героини. В конце концов слезы ослепили его, он схватил свою шляпу и рванул из комнаты, не дожидаясь того эффекта, который произвело его представление на герра Вульфа.
Если бы он обернулся, то увидел, что адмирал поднялся со своего кресла. Между его бровей залегла недовольная морщинка. На мгновение показалось, что он пойдет за Хансом в коридор. Но затем, пожав плечами, адмирал закрыл дверь и вернулся к своей работе.
Ханс Кристиан едва не сбил с ног девочку, ожидавшую на пороге. Взяв его за руку, она повела Ханса в маленькую прихожую, выходящую в холл, где висели плащи на случай дождливой погоды. Там можно было удобно устроиться под окном. Слезы текли ручьями по лицу мальчика, а его всхлипывания громко раздавались в этом маленьком пространстве. Девочка тихо сидела возле него и ждала. Она никогда не видела, чтобы такой большой мальчик подобным образом выражал свое отчаяние. Но она ведь еще совсем не знала Ханса Кристиана. Из своего кармана она достала кружевной небольшой платочек и начала вытирать его мокрое лицо.
При ее прикосновении, Ханс Кристиан открыл глаза и прекратил плакать. Он с трудом понимал, где находится. Но как же приятно чувствовать платок принцессы у себя на щеках! Он был готов уже вновь разрыдаться, только чтобы маленький платочек не исчезал с его лица, когда девочка заговорила:
— Мой отец не сказал тебе ничего грубого, правда?
— О, нет! Я так вжился в написанную мной трагедию, что расплакался. Хочешь, я тебе ее прочитаю.
Она покачала головой.
— Я слышала ее. Все это время я стояла за дверью и подслушивала. Я знаю, это нехорошо, но мне так хотелось послушать ее.
Ханс Кристиан радостно улыбнулся.
— Ты мне нравишься. Как тебя зовут?
— Генриетта. Но мой отец зовет меня Гетти. А как твое имя?
Мальчик выпрямился даже больше, чем позволял его прямой воротник.
— Ханс Кристиан Андерсен. Однажды это имя узнает вся Дания.
— Обязательно узнает. В тебе есть что-то великое, Ханс Кристиан.
Ее слова были подобны целебному бальзаму на израненную душу мальчика.
— Ты действительно думаешь так?
— О, да! Ты не такой, как все остальные люди.
— Ты права, Гетти. Злая колдунья заколдовала меня, когда я родился, и отправила жить в дом бедного башмачника. Но я поднимусь высоко. Я буду творить великие вещи.
Ханс Кристиан поднялся и выпрямился. Но комната была слишком мала для резких движений. Он вернулся на свое место и склонился над девочкой.
— С тех пор как я приехал в Копенгаген, у меня были трудные времена. Я замерзал, умирал с голода и был так ужасно одинок, но никогда не терял из виду своей цели. Я добьюсь ее! Должен же быть к этому какой-то путь! Только бы я смог найти его!
Прекрасные синие глаза Генриетты наполнились жалостью.
— Ты сейчас хочешь есть, Ханс Кристиан?
Причудливый свет заплясал на лице мальчика.
— Нет. Я чувствую себя так, словно вкусил от Хлеба Жизни!
— Но где ты будешь обедать? — В шутливой манере спросила Генриетта, следуя какой-то, ведомой лишь ей цели.
— Возможно, я снова сяду в парке…
Он замолчал на полуслове. Эти рулеты, поедаемые на скамейке, были его маленьким секретом. Лицо Ханса вновь озарила улыбка.
— Хорошо бы было, если бы мы могли как воробьи есть червяков? Только я думаю, что самые злые из них щекотали бы горло, пока проходили вниз.
Генриетта сначала была готова расплакаться, затем рассмеялась. Она знала, что не должна показывать своей жалости.
— Что теперь ты будешь делать, Ханс Кристиан? — спросила она.
Ханс поднялся, прижимая шляпу к груди и засовывая рукопись в карман. Он посмотрел в окно.
— Я отнесу мою пьесу в Королевский театр. Если уж прицеливаешься, то выбирай самую яркую мишень!
— Но ты ведь еще придешь к нам?
— Через две недели ты увидишь меня снова. Я собираюсь написать новую пьесу для твоего отца. Я видел, что эта ему не очень понравилась. Значит, я вернусь через две недели. До свидания.
Он низко поклонился и исчез в дверях.
Через несколько минут Гетти увидела в окно, как он спешил по улице. Она сидела, наблюдая за ним до тех пор, пока он не исчез из вида. Ее горб был искусно спрятан под платьем, а лицо было таким прекрасным, что художник мог бы использовать его в качестве модели для портрета Мадонны. Девочка казалась такой маленькой и худенькой, что все смотрели на нее как на ребенка, но ее мозг далеко опередил ее физическое развитие.