— Мы с Луизой сейчас уйдем и дадим вам возможность поговорить, — сказала Гетти. Возле двери они обе повернулись и игриво улыбнулись Хансу Кристиану. — Ты добился всего в жизни, чего хотел, кроме жены. Почему бы тебе теперь не жениться? — с этими словами две девушки выскочили из комнаты.
Эдвард подошел к огню. На его губах все еще держалась нежная улыбка.
— Я вижу, что отец уже рассказал тебе хорошую новость, Ханс.
— Да, и я едва могу поверить в нее, — ответил автор. Но фраза звучала совершенно обыденно.
— Я думал, что ты будешь скакать вприпрыжку, обнимая всех, кто попадется тебе под руку. Это все, что ты можешь сказать?
Старый Йонас понимающе посмотрел на Ханса Кристиана.
— Есть и другие вещи, — заявил он. — Пусть мальчик отвлечется и поговорит о чем-нибудь еще.
Эдвард сел в кресло и с нетерпением произнес:
— Какие другие вещи? Я думал, что постановка пьесы в Королевском театре является верхом всех желаний!
Ханс подошел и прислонился к камину. Он не мог заставить себя встретиться с взглядом Эдварда.
— Я об этом тоже думал, но теперь понимаю, что ошибался. Я достал до розового яблока, но при моем прикосновении оно засохло и развалилось на кусочки. И мне опять приходилось тянуться за другим! Каждый раз! Почему я не могу удовлетвориться тем, что имею?
— Мне это тоже всегда было интересно, — заметил Эдвард, но его прервал отец.
— Почему бы тебе не попытаться сделать то, чего ты хочешь сейчас? Вряд ли эта цель будет невыполнимой.
— А какой в этом смысл? У меня же нет денег.
— Король дарует тебе пособие. Я говорил с ним об этом вчера.
— Ну, это снимет с моих плеч огромную ношу! Теперь я смогу спокойно платить за квартиру и в продуктовой лавке! — с облегчением воскликнул Ханс. — Вы с Гетти такие счастливые. Ваша жизнь такая полная. Вы не понимаете, каково это со стороны наблюдать за вашим счастьем. Я чувствую себя как Моисей, стоящим и смотрящим на Землю Обетованную, в которую я сам никогда не смогу попасть.
В комнате повисло молчание. Даже Эдвард был опечален той болью, которая прозвучала в этих словах. В холле раздался серебряный звон часов, пробивших четыре. Эдвард коротко произнес.
— У тебя всегда была склонность к театру, так что ты можешь рассчитывать на хороший прием.
— Да, — сказал молодой человек. В комнате вновь зависло молчание. Затем внезапно Ханс Кристиан схватил свое пальто и шляпу и рванул прочь из комнаты. За его спиной захлопнулась дверь и в комнату донесся звук его шагов, несущихся вниз по улице.
— Вот бесенок! — сказал Эдвард из своего кресла.
Но отец едва ли слышал его. Мысли старого Йонаса вернулись к тому дню, когда неуклюжий мальчик умолял его поставить в театре чудовищное создание «Альфсоль». Все годы его напряженной работы были направлены именно на этот день, когда его пьесу увидят на сцене Королевского театра. И все равно Ханс Кристиан так и не был удовлетворен. Герр Коллин потер рукой глаза. Только благодаря его настоянию другие директора согласились вынести положительный вердикт. Но достижению его нового стремления не мог помочь старый друг.
— Возможно, он сумеет сделать это сам, — сказал Эдвард, угадав мысли отца так легко, словно они были произнесены вслух.
Старый Ионас кивнул и постучал своей трубкой о камин. Затем они начали долгую дискуссию о средствах и целях. Пьеса Ханса Кристиана получит такой прием, который сможет обеспечить ей влияние Коллина.
«Теперь снова начнут меня украшать», — подумала Ель. Но ее вынесли из комнаты и по старым ступеням подняли на чердак. Там в темном углу, куда не проникает свет, ее и бросили.
«Ель»
Словно назло Хансу Кристиану, убежденному, что этот день никогда не придет, он все-таки наступил. Как всегда, холодное декабрьское солнце бросало свои блеклые лучи, слишком слабые, чтобы согреть от ледяного ветра, прилетающего с моря. Торговцы направлялись на рынок со своими тележками, а домохозяйки спешили туда же за покупками. Напротив театра кассир приступил к работе. Рядом с его будкой бегали ребятишки, размахивая афишами. Даже из окна кабинета наверху здания Андерсен мог прочесть магическое слово, напечатанное на них большими черными буквами, — «Мулат». В маленькой комнате он находился один. Ханс Кристиан прибежал туда еще рано утром, даже не успев позавтракать. Он был слишком возбужден для этого. Он видел, как устанавливались декорации, как рабочие сцены приносили искусственные цветы и пальмы, которые должны создать впечатление тропического пейзажа Вест-Индии. Наконец, отвлекшись от созерцания здания театра, Ханс поднял свой взгляд и посмотрел вдаль.
Он видел шпили замка Фредериксборг и его сияющие окна. Где-то в одной из его огромных комнат лежал умирающий старик. Четыре дня ожидали его смерти, а сегодня прошли слухи, что этот час наступил, поэтому все знатные жители города собрались во дворце. Среди них был и герр Коллин. Он ушел рано, пообещав, что вернется тотчас же, как будут какие-то новости. Теперь, глядя на шпили и башни в поисках успокоения, взволнованный молодой человек шептал молитву. Король не может умереть сегодня. Если это произойдет, то театр будет закрыт на период траура, а судьба Ханса Кристиана как сценариста зависела от воли публики, которая соберется сегодня.
Он распахнул ставни и перегнулся через подоконник. В комнату влетел ледяной ветер, разбросавший по полу листки бумаги. Ханс не почувствовал его. Его мысли летели к темной комнате в замке Фредериксборг и жаждали, чтобы старик из последних сил боролся со смертью, хотя бы до полуночи. Для него несколько часов ничего не изменят, но они могут изменить все для Ханса Кристиана.
Дверь за его спиной открылась и захлопнулась, но он не почувствовал, что кто-то вошел в комнату, до тех пор, пока на его плечо не легла чья-то рука.
— Андерсен! Что ты делаешь? Ты же вывалишься в окно! Смерть автора вряд ли будет хорошим эпилогом для вечерних празднований.
Ханс Кристиан откинулся назад в комнату.
— Не шути о смерти, Эдвард, тем более, когда она ходит неподалеку, намереваясь разрушить мою карьеру.
— Я не шутил. Закрой окно, Ханс Кристиан. Иначе ты нас заморозишь.
Ханс посмотрел на него грустными глазами.
— Интересно, а понимаешь ли ты то, что еще меня не поздравил? — Он ждал. Но Эдвард молча прошел через комнату и закрыл окно.
— Твой отец тоже не сказал ничего. В крестьянах на улице и то больше энтузиазма, чем у моих друзей! Весь день они ходят там внизу, читая афиши и покупая билеты. Слышишь их! Они пришли посмотреть мою пьесу. Мою! Неужели ты не гордишься мной, Эдвард?
— Конечно, горжусь, — произнес Эдвард, подходя к столу своего отца и садясь в кресло. — Зачем нужны слова! Подобные вещи и так понятны между друзей.
Разочарованный молодой человек последовал за ним и, перегнувшись через стол, произнес:
— Ты говоришь, что гордишься мной, только потому, что я спросил тебя. Ты знаешь, что одно-единственное слово похвалы от тебя значит для меня больше, чем признание всего Копенгагена. И все же ты лишаешь меня его. Что мне такого сделать, чтобы задобрить тебя?
— О, — нетерпеливо начал Эдвард, но взял себя в руки. Гетти попросила его сегодня обращаться с Андерсеном очень осторожно.
— По-моему, еще рано принимать поздравления по поводу пьесы. Мы верим, что она хороша, но последний приговор вынесет Публика.
— А ты думаешь, ей позволят сделать это сегодня, — произнес Ханс, погружаясь в противоположное кресло. — Королю стало хуже, а ты мне не сказал.
— Не делай преждевременных выводов! Я ничего не слышал о его состоянии с полудня. Тогда думали, что он умирает.
— Но герр Коллин все еще во дворце?
— Да, он вернется сразу же, как только что-нибудь узнает.
Ханс Кристиан подошел к окну и прижался своим лицом к холодному стеклу.
— Перед билетной кассой образовывается очередь, Эдвард, несмотря на то, что еще целый час до открытия! Они пришли посмотреть мою пьесу! О, мои милые зрители, вы увидите мою пьесу!