А Иенни, Иенни была просто божественна. Она танцевала словно фея. Если бы он только осмелился пригласить ее на танец!
Иенни поймала его взгляд и улыбнулась. Возможно, она была удивлена, почему он не танцует с ней. Она могла бы пригласить его, но это бы вызвало всеобщее смущение. Графиня и Мейербер кружились в середине комнаты.
— Идите и посидите с нами, Ханс Кристиан! — воскликнула она, обмахиваясь своим розовым веером. Я просто задыхаюсь, и герр Мейербер тоже устал танцевать свой полонез.
Ханс с благодарностью присоединился к ним.
— Я чувствовал себя брошенным, — с улыбкой произнес он. — Ирония судьбы: я так люблю танцевать, а должен сидеть и наблюдать.
— Если вы хотите, то можете танцевать, — весело ответила графиня, падая в одно из розовых кресел. — Я приказываю вам пригласить меня на следующий танец!
— Графиня, я должен отклонить эту честь! — ответил Ханс с улыбкой, но с твердостью в голосе. — Даже королева Дании приняла мои извинения, если вы помните.
Мейербер сел рядом, сложив руки на груди, негромко напевая мелодию. Он считал, что чрезмерные похвальбы Андерсена о его знакомствах с сильными мира сего граничили с глупостью. Он ведь ничего не знал о той тропинке, которая привела последнего из птичьего двора к лебединому озеру. На руке поэта сверкало кольцо, подаренное ему герцогом Ольденбургским, на лацкане пиджака переливалась бриллиантовая награда датского короля, а рядом с ней медаль Красного орла третьей степени от короля Пруссии. Мейербер придирчиво осмотрел писателя. Конечно же, наличие подобных регалий вполне соответствовало торжественности события.
Однако он считал весьма неприличным то, что Андерсен никогда не упускал случая в красках объяснить происхождение каждого из почетных даров.
Но если на Мейербера это не произвело никакого впечатления, то графиня, наоборот, была очень заинтересована.
— Какое разочарование для дам! — произнесла она.
— Но лучше разочарование, чем обман чувств!
— Именно такие слова сказала мне сегодня фрекен Линд, — вставил Мейербер, удобно вытягивая перед собой ноги. — Бог мой, мне кажется, что я слишком стар для танцев!
— Расскажите нам о Иенни Линд, — потребовала графиня, краешком глаза наблюдая за Хансом. — Она еще не решилась петь в Берлине?
Композитор печально покачал своей головой.
— В конце концов, мне удалось ее переубедить, но у нее слишком много опасений. Я не понимаю этого. Фрейлейн Линд обладает такой волшебной силой как певица и как актриса, что ей не нужно бояться публики. И все же она сомневается даже сейчас, когда уже дала согласие.
— То же самое было в Копенгагене, — произнес Ханс Кристиан. Его лицо засияло. Так было всякий раз при упоминании Иенни. — У нее великолепный дар. На свете больше не будет подобной певицы. И все же она стесняется тех симпатий, которые вызывает ее искусство. Я не раз говорил ей, что она способна достичь большего. Но фрекен Линд боится потерять то, что уже приобрела. Отсутствие веры в людей может лишить ее самого прекрасного в жизни — дружбы.
Графиня наблюдала за фигурой певицы в белом платье, так ритмично кружившейся в танце, словно она сама была частью музыки.
— Она очень молода. Возможно, с годами Иенни поймет, что искренность встречается не так редко, как она думает.
— Ну что же. На время дело улажено, — вмешался Мейербер. — Андерсен, вы должны поддержать меня, а то я боюсь, что она передумает. Мы уже назначили дату премьеры новой оперы, и если она вдруг откажется в последний момент, то мы понесем большие убытки.
— Какие вы важные! — воскликнул великий герцог, стоя в дверях и одаривая присутствующих своей блистательной улыбкой, такой же яркой, как и медали у него на груди. — Без сомнения, вы обсуждаете вопросы огромной важности для мира искусства. Этот полонез великолепен, Мейербер. Когда вы напишете мне еще один?
Оба мужчины поднялись.
— Когда я закончу свою оперу, ваша светлость, — ответил Мейербер. — Я не могу себе позволить отрываться от нее ради других произведений.
— Как мне жаль вас, бедных рабов гения! Я рад, что у меня нет никаких талантов, — легкомысленно ответил герцог.
— Зелен виноград! — с улыбкой воскликнула графиня, и, поднимаясь на ноги, тут же перешла на другой тон: — Дорогой, вы не танцевали со мной целый вечер.
— Сначала пусть Мейербер сыграет для нас, — потребовал герцог. — Не пытайтесь избежать этого под предлогом, что ваши ноги болят. Я провожу вас к пианино и буду стоять рядом, пока вы играете. Никаких оправданий не принимается!
Мейербер устало улыбнулся, но ничего нельзя было поделать. Молодому великому герцогу Ольденбургскому никто ни в чем не мог отказывать. Графиня было направилась к двери, но Андерсен остановил ее:
— Графиня, могу ли я попросить вас.
— Конечно, Ханс Кристиан. В чем дело?
Ханс нервно потирал свои руки.
— Это очень личное, но мне действительно нужен ваш совет. Понимаете, дома у меня есть одна молодая дама, которая всегда мне помогает в подобные минуты, и без нее я чувствую себя очень неуверенно.
Графиня вернулась в любимое кресло и подвинулась так, чтобы освободить место для Ханса Кристиана.
— Я буду счастлива стать вашим советником. Дело касается Иенни, не так ли? Она такое милое дитя.
Ханс запаниковал от смущения.
— Но как вы узнали? Я никому не говорил об этом.
Дама рассмеялась и несильно стукнула его своим веером.
— Может быть, я умею читать мысли! Многие женщины могут это.
— В таком случае Иенни должна знать, что я хочу ей сказать! — Ханс Кристиан схватил графиню за руку, и она почувствовала, как он дрожит. — Но это невозможно. Она ведет себя со мной слишком обыденно.
Графиня осторожно освободила свою руку и начала обмахиваться веером.
— Это ничего не значит. Я надеюсь, вы не рассчитывали на то, что дама ее положения будет всем показывать свои чувства.
— Значит, вы думаете, что я ее интересую?
— А разве с тех пор, как вы находитесь в Дрездене, она не ходит с вами повсюду?
— Да. И на рождественскую ночь она приготовила для меня елку и подарила кусок мыла в форме сырной головы. Я уверен, что подобные вещи она делает далеко не для каждого.
Графиня с серьезным видом покачала головой. Бедный Андерсен, он такой честный. Но сейчас он слишком удручен.
— Возможно, она с помощью куска мыла хотела сказать, что ее привязанность в любой момент может исчезнуть, превратиться в мыльные пузыри, — продолжал говорить Ханс Кристиан.
Веселый смех графини наполнил маленькую комнату.
— Как глупо! Вы не должны во всем искать потаенного смысла. Иенни добра к вам, вот и все. И кусок мыла означает лишь кусок мыла и ничего более.
Взгляд Ханса Кристиана был прикован к дверям. В нем смешались страх и в то же время восхищение. Графиня повернулась. В направлении их, шурша своими белыми юбками, шла Иенни, запыхавшаяся после танца.
— Графиня, не оставляйте меня, — взмолился он, побледнев.
Но графиня сделала вид, что не слышала его слов. Она встала и направилась к двери.
— Идите сюда, Иенни. Не могли бы вы развлечь нашего почетного гостя несколько минут? Если я его оставлю одного, он сразу же спрячется в угол, а этого себе не может позволить ни одна хозяйка. А я просто должна вернуться к другим гостям!
Графиня исчезла, как только закончила фразу. Молясь про себя, Ханс приготовился к своему испытанию. Он низко поклонился и официально произнес:
— Не желаете ли присесть?
Иенни весело покачала головой.
— Нет, диваны предназначены для пожилых дам. Снова звучит полонез. Вы должны потанцевать со мной, Ханс. Я чувствовала себя проигнорированной, потому что вы ни разу не пригласили меня.
Она взяла его за руку и попыталась вовлечь в круг танца, но вместо этого ему удалось отвести ее в небольшой альков к широкому окну, выходящему в сад. От гостей их отделяли плотные занавески, а сияние белого снега под луной создавало неповторимую атмосферу. Иенни присела на широкий подоконник, очарованная открывшейся перед ними картиной. Дома располагались так, словно их раскидала рука какого-то великана. Шпили церквей вздымались к звездам, а в некоторых окнах мерцали огоньки свеч. Позади в гостиной играла музыка, но плотные занавески превращали ее в далекую серенаду.