Тут она принялась сильно дрожать, я только теперь понял, что это за щелчки: она так дрожала, что стучала зубами.
- Боже мой, ты больна!
Пот с нее лил ручьем, у меня вся грудь и живот были залиты ее потом, он стекал даже на атласное покрытие. Она сказала:
- Прижми меня покрепче, Уолли. Утром со мной все будет в порядке. Обещаю.
Я крепко завернул ее и себя в одеяло, стало теплее. Я так и сидел, уставившись в небо, а Трейси дрожала и стучала зубами, что-то шептала сама себе, иногда я даже различал отдельные слова, иногда мне казалось, что она говорит на каком-то иностранном языке.
Двадцать три года. 1989? А потом еще двадцать?
Высоко в небе медленно двигались звезды, старые садились, новые поднимались. Так я немного разобрался в направлении оси голубой луны. Метеоры сгорали в атмосфере - то один, то сразу два или три. Потом я вгляделся внимательнее и обнаружил источник дождя метеоритов. Туда, подумал я, и мы должны будем двигаться в межзвездном пространстве.
Один раз из ниоткуда появилось нечто, похожее на розовую луну Боунстелл, - сначала просто точка на небе, которая быстро разрослась в рябой шар, а потом снова исчезла.
Прошло немало времени, и Трейси понемногу успокоилась, перестала дрожать. Я решил, что кризис прошел. Я долго держался, но, несмотря на свое решение не спать до утра, охранять Трейси и помогать ей, я все же заснул.
Когда я проснулся, вокруг, конечно, было темно.
Я лежал на боку, а надо мной было звездное небо. Я обнимал Трейси, она прижалась спиной к моей груди, а я уткнулся лицом в ее затылок. Волосы, которые давно уже расплелись, щекотали мне нос. Пот уже не тек с нее ручьем, но волосы были какими-то жирными и пахли странно. Вначале они были совсем другими.
У меня, как всегда, была эрекция, даже сильнее обычного.
Жара у нее не было.
Кожа была прохладной и не потной, но и не сухой. Словно смазана маслом. Жирная, как и волосы.
И очень прохладная. Настолько прохладная, что…
Я почувствовал, как сердце колотится в груди.
О боже.
Какая-то она странная стала, словно поправилась, что ли. Стала мягче. Я…
Я протянул руку к ее груди, чтобы послушать, бьется ли сердце. У меня дыхание перехватило, я пытался подавить все мысли, но вот же - я так и знал. Что же мне теперь делать?
Она зашевелилась, глубоко вздохнула, а я замер. Она еще раз вздохнула, потянулась, потом снова свернулась клубочком, коснулась моей руки грудью.
Я прошептал:
- Трейси…
Голос у нее был хриплый, будто она очень сильно устала.
- Вот, Уолли.
Я прижал руку к ее груди и подумал: "Погоди, погоди немного…"
Она перевернулась, перевернулась на спину, посмотрела мне в глаза, ее собственные глаза блестели в свете звезд, зубы белой полоской выделялись в темноте.
- Ускоренное созревание. Да, я знаю, я еще не совсем выросла. Я не могу за одну ночь набрать такую массу тела, но приборы быстро сообразили, как сократить процесс.
Она взяла мою руку, стянула ее с груди и положила себе между ног, туда, где было так горячо и влажно.
- Теперь отступать некуда, Уолли.
Как ни странно, но я прекрасно знал, что нужно делать.
Мы по-прежнему сидели, обнявшись, у озера под звездным небом, но потом я так проголодался, что у меня даже закружилась голова. Я попробовал прилечь, но это не помогло. Идти назад к тарелке оказалось непросто - не потому, что трудно было уйти с волшебного берега, а потому, что Трейси тесно прижималась ко мне, и я постоянно спотыкался.
Наконец мы решили идти, просто держась за руки. Я не мог сдержать улыбки. Мне казалось, что я лечу по воздуху. Все по-другому. По-другому. Так…
Я сказал:
- Теперь я ощущаю себя взрослым! Интересно, почему от одного совокупления все чувства так меняются?
Трейси рассмеялась, потом остановилась и посмотрела на меня снизу вверх, взяла обе мои руки в свои:
- Ну не совсем одного…
Наверное, она была права.
- Ты все еще хочешь домой?
Улыбка исчезла с моего лица, меня словно выключили.
- Уолли?
Я ответил:
- Если только вы не изобрели путешествие во времени, моего дома уже нет. Мне трудно представить, какой станет Земля в две тысячи девятом году. Может, там уже прошла атомная война.
Помню, в восьмом классе я пробовал написать рассказ, я назвал его "Разрыв бомбы". Действие происходило в далеком будущем - в тысяча девятьсот восемьдесят первом году. Я примерно знал, сколько атомного оружия было в Америке в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, и попытался экстраполировать это число на два десятилетия в будущее - получилось что-то около тридцати тысяч боеголовок. О'кей. Пусть и у русских будет то же количество. И я попытался описать войну, во время которой в один день разорвется шестьдесят тысяч водородных бомб.
Я не смог написать рассказ, но представил себе, каковы будут последствия такой войны.
Трейси ответила:
- Ты прочел столько книг, а все же не можешь представить себе две тысячи девятый год. К чему тогда книги?
- Не знаю.
Она продолжала:
- Если домой к тебе мы не полетим, то что будем делать?
Я провел рукой по ее обнаженной спине, однако то ли она была слишком невысокой, то ли у меня руки слишком короткими, но я не смог ухватить ее за мягкое место.
Она хихикнула:
- Если ты ни о чем другом и думать не можешь, значит, этим и будем заниматься.
- Я согласен.
Она сжала мою руку.
- Рано или поздно тебе это надоест, Уолли.
- Невозможно.
- Ну, тогда пошли. Когда-нибудь позже что-нибудь придумаем.
Всю дорогу назад к тарелке я думал о своем.
- Трейси? - Она посмотрела на меня. - А тебе удалось узнать, что стало с твоим народом?
На секунду она отвела глаза.
- Я никогда не была "народом", Уолли.
Мне стало не по себе - зачем я ей напомнил?
- Но теперь ты человек.
Она улыбнулась - мне всегда хотелось, чтобы именно так улыбалась та, первая Трейси.
- Да. Благодаря тебе.
- Мне?
Она ответила:
- Кое-что мне удалось узнать, Уолли. Я ведь говорила тебе, что сверхдвигатели восприимчивы к растяжению времени.