Адмирал спросил у человека, названного вором: «Зачем же ты украл? С голодухи, что ли?»
Мужчина ответил чуть слышно: «Я живу в километре отсюда. В доме полно беженцев. Все есть просят…»
Адмирал взмахом руки велел ему замолчать и снова повернулся к коку:
«Твое предложение?»
Щекастый, со светлыми ресницами кок закинул назад голову:
«В такой обстановке, господин адмирал, расстрелять!»
«Думаешь?..» — спросил адмирал почти подстрекательски.
«Ясное дело, господин адмирал», — ответил кок более уверенно.
«Ммм, — промычал Питка. — Во время Освободительной войны тоже воровали. Вначале. Но потом мы поняли: расстрел — это роскошь. Мы не могли себе этого позволить. Капитан… — он повернулся к Лааману, — вызовите начальника охраны».
Капитан вышел и через минуту вернулся с каким-то лейтенантом. Адмирал произнес, указывая пальцем на вора:
«Этого человека — высечь. По первое число. Но так, чтобы он все-таки смог в строй вернуться. Марш! — И затем капитану и Улло: — Идемте…»
Он шел впереди, как-то раскачиваясь, неожиданно развинченной походкой. Улло подумал: наверняка у него тазобедренные суставы больные — и попытался во время этого двадцатисекундного пути обобщить, что же он знает об адмирале.
Парень из Ярвамаа, из глубинки, с материка. Но его, должно быть, манили дали. Учился в трех мореходных училищах. В двадцать три года — капитан дальнего плаванья. Двадцать лет — по морям, затем — судопромышленник в Англии и в Эстонии. И вдруг в 1918-м — основная пружина всех событий в Эстонском государстве: мальчики-добровольцы, Кайтселийт, бронепоезда, военный флот. И вот еще что — начал с нуля, а стал влиятельной силой. Проведенные им операции все, даже самые солидные, энциклопедии называют безрассудно смелыми. И разумеется, десятки анекдотов. Ну, например: стоит он на капитанском мостике миноносца «Леннук» и ведет дуэль с крепостью Красная Горка. На «Леннуке» — четырехдюймовые, в крепости — двенадцатидюймовые пушки. «Леннук» подплывает по-хулигански близко к крепости — иначе нет надежды попасть в цель. Но тут водяные столбы от двенадцатидюймовых залпов начинают подбираться к кораблю. И Питка вопит: «Дыма! Дыма!», а поскольку рядом стоит адмирал Коуэн, англичанин, наблюдающий за головокружительной операцией, поясняет: «Smoke! Smoke!», на что англичанин открывает свой золотой портсигар и предлагает ему «Camel» или «Lucky Strike». Питка возмущается: только вчера он объяснял англичанину, что никогда в жизни не курил. Все свои пятьдесят без малого лет. А этот сэр, сэр Уолтер, не так ли, думает теперь, что сей дикий эстонский Нельсон до того сдрейфил под натиском русских, что просит закурить?! И почему, собственно, он должен был сказать англичанину smoke-screen[121] или smoke-curtain, ежели все эстонцы поняли, что когда он кричал «дыма», то имел в виду «дымовую завесу»… Так или иначе — на родине его тут же произвели в контр-адмиралы, а в Англии вскорости он стал сэром Джоном. His Majesty the King of England — in full appreciation, Sir John, of your extraordinary merits[122]… или как там у патентованных королевских баронетов принято… А затем, по крайней мере дома, вдруг со всеми рассорился: ни в чем меры не знает, не любит родину, клеветник! Почему? Потому что основал собственный журнал. Под названием «На страже» и заполненный преимущественно его собственными опусами — с разоблачениями коррупции, опутавшей всю Эстонию. Результат: глубоко разочарованный, он покидает родину, уезжает в Канаду и семь лет где-то под Ванкувером держит лесопильню и ферму. Возвращается в 1930-м, из-за тоски по родине, как он сам будто бы говорил. А может, по призыву бывших соратников. Его выбирают директором Центрального общества эстонских потребителей. Он пишет мемуары о войне, пытается развивать в Эстонии судостроение и мелкую промышленность. Финансирует какого-то симпатичного лондонского шута, который составлял большой маорийско-английский словарь. Неизвестно, зачем этот шут сие делал, но Питка платил ему в надежде, что тот обоснует глобальное родство эстонцев и маори… Затем он становится одним из лидеров движения вапсов. Потом тотально порывает с ними. До того самого вечера, когда услышит на своем хуторе Килтси, что по радио провозгласили правительство Вареса. Питка надевает шляпу (возможно, ту самую, только она была поновее, чем сейчас, когда он идет по коридору Кохилаской школы вдоль оштукатуренной стены в кабинет заведующего), — надевает, стало быть, шляпу и говорит мимоходом своей жене: «Хелена, я пойду немного прогуляюсь…» Ни больше ни меньше. Чтобы жена могла любому, кто спросит, с чистым сердцем ответить: «Понятия не имею, где он…» А может, для того, чтобы жена и не могла сказать, где он находится, если из нее начнут выжимать это те или другие — немцы или русские, потому что время и пространство для таких дел, кажется, уже созрело. Он, во всяком случае, находит спрятанную где-то в прибрежных камышах моторную лодку и, благополучно миновав морскую блокаду русских, оказывается в Финляндии. Четыре года подряд в разных местах, никто до сих пор не знает, как и через кого, организует поддержку Эстонии за рубежом. Затем за два месяца до настоящих событий возвращается с отрядом эстонских добровольцев в финской армии(этих парней немцы у него отбили) и старается сделать то (подпольно и легально), чему немцы до вчерашнего дня во что бы то ни стало пытались воспрепятствовать, — создать для правительства Тифа армию и для Таллинна оборону против русских — на один день, на два-три, на неделю или месяц, если Бог даст, до тех пор, пока, возможно, мир не обратит внимание на то, что некий притесняемый народ пытается дать о себе знать… Одним словом, старик пытался заниматься тем делом, которое — вкупе с дорогим другом сэром Джоном и всеми нами — Его Величество король Англии, видимо, уже решил продать еще более дорогому другу Иосифу Виссарионовичу…
122
Его Величество король Англии — высоко ценит, сэр Джон, ваши исключительные заслуги (англ.).