Лоб Улло покрылся легкой испариной, и прядь седых волос свесилась на правое ухо. Он смотрел мимо меня, погрузившись в свое собственное историческое видение, и продолжал:
«Ну и тут включился в игру, из более далекой и глубокой тени, деятель телеграфного агентства:
«Господин доктор, дорогой мой, вам совсем не нужно сразу отвечать. Поймите — это все сплошная импровизация покамест. Так что подумайте. В ближайшее время я приеду в Эстонию, в Таллинн. А также в Пярну. Чтобы получить от вас и ваших коллег план антологии эстонской поэзии. Для издания в Москве. Вы составите этот план. На наш сегодняшний вопрос устно не отвечайте. Момент может оказаться неподходящим. Поместите ответ в этот план. Условимся: это будет список авторов. После каждого имени предлагаемые стихи. Если вы поставите свое имя на первое место, то тем самым ответите на наш сегодняшний вопрос — нет. Если поставите свое имя в алфавитном порядке — нет. Если на последнее место — нет. Но если вы поместите свое имя, скажем, из скромности на последнее место, а потом припишете забытое поначалу другое имя, так что окажетесь на предпоследнем месте, — это будет означать: да. Договоримся: двадцать имен. Ваш ответ во всех случаях будет нет — за исключением того, что вы включите себя в список под номером 19…»»
Улло заправил прядь волос за ухо, глянул на меня и смущенно засмеялся:
«Ну что-то вроде этого!»
Я дополнил: «Причем этот список никто на свете не увидел?»
«Что значит «никто на свете»?! Кому надо, тот увидел».
18
К своей государственной карьере Улло относился с большей, чем я мог ожидать, серьезностью или, точнее сказать, с приглушенным высокомерием. Иронично, само собой. Однако с какой-то, как мне кажется, все-таки ностальгией. Я не пытался определять меру этой поверхностности или глубины, и посему его отношение к государственной службе — не то ироническая поверхностная рябь, не то серьезное трогательное ретро — так и осталось невыясненным.
О том, как он стал государственным чиновником, Улло, по моим заметкам, в общих чертах рассказал следующее.
Итак, примерно в апреле 37-го он в связи с обстоятельствами, описанными выше, а скорее всего, с бухты-барахты ушел из редакции «Спортивного лексикона» и посвятил себя усовершенствованию прачечной «Аура». Однако в начале января 38-го прочитал в газете «Пяэвалехт» такое объявление: главный избирательный комитет принимает на временную работу молодых людей для подготовки и проведения выборов в парламент страны, которые состоятся 24–25 февраля 1938 года, подготовительная работа начинается 1 февраля сего года.
И хотя в лучшем случае это была занятость на один-единственный месяц, Улло решил, что прачечная оставляет ему достаточно времени и энергии, да и лишние шестьдесят крон не помешают, потому что они еле сводили концы с концами. И отправился на Вышгород, заполнил анкету. Улло объяснил:
«Возможно, я тешил себя надеждой, что в результате может получиться нечто более постоянное. Хотя всерьез я даже на эту временную работу не рассчитывал. Заявлений поступило более двухсот, а на работу принимали двадцать человек. Учитывая несерьезность происходящего, я написал в анкете в графе об образовании: окончил таллиннскую гимназию Викмана в 1934-м, эксматрикулирован с юридического факультета Тартуского университета в 1936-м и — на длительное время до преобразования университета. В графе о семейном положении написал: de jure — холост, de facto — не совсем. Ибо происходило это во времена Руты.