Труднее всего оказалось проткнуть кожу, сморщенную, словно пергаментную, вялую, старческую. В дряблое тело игла вошла легко. Небольшой бугорок вздулся на месте укола, когда я выдавила лекарство из шприца, и из-под иглы выступила крохотная капелька крови. Я стерла ее смоченной в спирту ваткой.
– Ох, ох, – застонала женщина, – больно вы делаете.
Потом я мыла руки, убирала осколки ампулы, кормила прямо в постели Юлину маму завтраком. Поела она через силу, без аппетита, только потому, что надо жить, зато почувствовала прилив сил. После укола утихла.
– А Юлька когда появится? – проговорила она почти весело. – Или она с доктором этим надолго?
– Наверно, – я пожала плечами. – Она мне об этом ничего не сказала, только попросила за вами ухаживать.
– Вы разве его не видели? – глаза Юлиной матери заблестели любопытством. – Какой он хоть из себя, красивый, нет?
– Мордатый такой, плешивый и борода лопатой, – бросила я небрежно. – А раньше она тоже задерживалась?
Юлина мама задумалась.
– Нет, не помню такого. Обычно она утром приходит часов в девять и тут же ложится спать. Но спит часа два-три, не больше. Наверное, на дежурстве есть возможность поспать.
Я кивнула. Бывает и так.
– А сюда к ней никто не заходил из мужчин? – поинтересовалась я.
– Да бог с вами, – Юлина мама рассмеялась. – Кого сюда можно приводить на это позорище смотреть?
– И тот доктор, значит, не появлялся?
– Нет, они на работе встречаются, – сказала она. – Так Юля говорит. А вы что, не знаете?
– Видела со стороны, – отвечала я. – Юлька вообще очень скрытная.
– Да что вы, – усмехнулась она. – Наоборот, простодыра, что на уме, то и на языке. Про этого доктора давно мне рассказывала. И вот только теперь что-то серьезное у них вышло.
– А родственники у вас есть? – спросила я. – Послушайте, я ведь не патронажная сестра. И не могу к вам каждый день ходить. У меня своих дел полно.
– Да какие там родственники, – сказала Юлина мама грустно. – Только те, что в деревне, далеко, двести километров от города. Раз в полгода приедут, напьются, надебоширят, весь дом на уши поставят. Потом две недели участковый ходит. На жалобы соседей «реагирует».
Я кивнула. С этим все было ясно. Юлина мама не знала, чем занимается дочь. И уж тем более о ее связях с криминальным миром, если таковые и были. Но в этом я очень сомневалась. Из слов матери следовало, что Юлька делила свое время между гостиницей и домом.
– Продукты мне соседи принесут и приготовят, – сказала больная. – Деньги у меня кое-какие есть, я вам заплачу. Вот только уколы... Всего раз в день, вечером перед сном. Днем я как-нибудь потерплю.
Я вздохнула. Вспомнила, как целый час ехала сюда автобусом.
– Послушайте, – сказала я, – лекарство у вас есть?
Я подошла к столу, пересчитала ампулы в коробке. Их оставалось пять штук, стало быть, на пять дней.
– Может быть, хватит на первое время? – предположила Юлькина мама. – А потом... Вы, кстати, можете украсть морфин, как Юля?
– Могу, – ответила я. – Только не целый вагон.
– Это пока Юля вернется. Не навсегда же она ушла с этим доктором, – с надеждой проговорила больная.
Я снова кивнула. Одну только просьбу Юльки я точно не могла выполнить. По крайней мере сейчас, рассказать матери все как было на самом деле. Это еще одна веская причина вытаскивать Юльку из тюрьмы. Не вечно же мне за ее больной матерью ходить.
– Ну что ж, я пойду тогда, – сказала я, поднимаясь.
– Да-да, конечно.
– Я завтра приеду, только не днем, а вечером. Часов в шесть, позже никак не могу.
– Да-да, приходите, я буду ждать, – сказала женщина. – Без вас никак не смогу. Я бы попросила соседку сделать укол, но не умеет она, боится иглы.
Я поспешила к выходу. Когда проходила мимо соседской двери, она со скрипом приотворилась и в щели показалась старушечья физиономия и один-единственный глаз, пристально и враждебно глядящий на меня. Я хотела поговорить с ней, вдруг она что-то знает. Но едва приблизилась к двери, как та с шумом захлопнулась и щелкнул замок. Так, толком ничего не узнав, я отправилась домой.
5
Проснувшись после короткого, но глубокого сна, я некоторое время лежала с открытыми глазами. Какие-то неясные мысли и образы, привидевшиеся мне во сне, вызвали беспокойство. И сейчас я пыталась понять, осмыслить, откуда оно, и тут до меня дошло, что мне снились события вчерашней печальной ночи. Вернее, не события, а люди.
Мертвый Костя с открытым ртом и остекленевшими глазами, Юлька с безучастным видом сидящая в комнате отдыха, Артак, который схватился с Костей, Нина Петровна, неожиданно появившаяся на пороге, Ольга, прикасавшаяся крашеными губами к стакану, и, наконец, я сама. И снова по кругу, как в стишке «У попа была собака». Костя, Юлька, Артак, Нина Петровна, Ольга и я. Кто еще?
Действительно, кто еще? Кто был заинтересован и имел возможность подсыпать лекарство в бутылку коньяка, предназначенного для Кости? Вряд ли это сделала Юлька. Но коробочка из-под лекарства выпала из ее плаща, от этого никуда не денешься. И вполне мог иметь место заказ от какого-нибудь криминального авторитета. От кого именно? Я терялась в догадках.
Заказчиком убийства мог быть Артак. У него и мотив имелся, пусть не очень серьезный. Да и не похож Артак на убийцу.
А вот Нина Петровна могла подсыпать смертоносное лекарство в бутылку. Я хорошо ее знаю. Эта баба ради денег готова на все. Вопрос только, ради каких денег. Ольга, эта обезумевшая от горя Офелия, тоже могла сдуру подсыпать лекарство, чтобы отомстить Косте за его оскорбительное к ней отношение. И как знать – в тихом омуте черти водятся. Она вполне могла выполнить чей-то заказ. Считать меня убийцей могли только Наташа с Лилькой, из ненависти. К тому же дуры набитые.
Я тяжело вздохнула и заворочалась в постели. Кого-то недоставало в этом списке. Кого-то важного, кто имел возможность подсыпать лекарство в бутылку. Но я никак не могла вспомнить, кого именно. Я так напрягла память, что разболелась голова. Махнула на все рукой и стала выбираться из постели. За окном уже сгущались сумерки, и мне пора было собираться на работу.
Я грустно оглядела свою квартиру. Бардак вокруг страшный. Сегодня я даже не прибралась. Обычно делала это после полудня, когда просыпалась. Из-за Юлиной мамы в это утро даже не поспала. Отсыпалась во второй половине, и времени на уборку не осталось.
А делать за меня ее некому. Я живу одна в однокомнатной квартире. Кое-какие родственники у меня имеются, но родители живут с семьей моей сестры, я от них ушла, едва стала сама зарабатывать, ведь мне надо отсыпаться днем, чтобы вечером быть в форме. Чтобы клиент за свои деньги находил в постели пылающее страстью или хотя бы похотью тело, а не вымотавшуюся за день рабочую лошадь.
Но, когда живешь с семьей, спать днем невозможно. Слышны разговоры, смех, ругань. Никому нет дела до того, что ты спишь. Вот я и сбежала от них, сняв отдельную квартирку. Все по дому делаю сама и не скучаю в одиночестве. За ночь так устаю от общения, что рада побыть одна.
Я наскоро умылась, подвела глаза, накрасила губы и отправилась на работу. Три года назад, когда я только начинала, то мысленно заключала это слово в кавычки. Потом кавычки исчезли. Работа как работа, почему бы и нет. А что еще мне оставалось делать, если я закончила с красным дипломом романо-германское отделение филфака, по специальности «французская филология», но заработать на жизнь не могла?
Начала с однокурсников и младшего преподавательского состава. Потом стояла на углу на Театральной площади, потом прочла объявление: «В гостиницу „Ротонда“ требуются в качестве обслуживающего персонала девушки с высшим образованием не старше двадцати пяти лет». Мне было двадцать три и никому не нужный диплом.