Дядько Павел обнаружился в нелепой позе на коленях, уткнувшись головой в ту стену, под которой я стояла. А от его головы вертикально вверх, по кривым изломам ощерившейся каменными клыками поверхности, тянулись, блестящие, словно лаковые, алые штрихи.
Труба с глухим «бум!» выпала из моих пальцев.
Глава 5
Страх. Естественный движок инстинкта выживания. Что было бы, если бы человек ничего не боялся? Не боялся сделать шаг из окна сотого этажа. Сунуть руку в пылающий огонь. Танцевать на краю пропасти.
Человек в таком случае просто не выжил бы как вид. В данном случае страх является предохранителем, ограничителем, внутренним тормозом. Это естественная и необходимая реакция, выполняющая защитную функцию.
Но есть и другие страхи. Не обоснованные, ограничивающие нашу внутреннюю свободу, разрушительные страхи. Одним из таких страхов является страх отвержения. Этот страх, не связан с опасностью для жизни, но переживается очень схоже. Он заставляет человека подстраиваться под ожидания других, порождает страх критики, оценки, а то и наказания. Порою даже за вымышленные проступки. И страх давит могильной плитой, душит, не дает действовать и рассуждать здраво.
Там, в грязном тупике, увидев кровь соседа на стене, я лишилась возможности думать, рассуждать и без оглядки кинулась в объятия страха. Да что там страха! Мной двигал ужас. Я не смогла заставить себя даже приблизиться к соседу. Просто повернулась и стремглав понеслась прочь.
Как добралась домой – не помню. Ввалилась в дом, готовая на все: ненавистное замужество, валяться в ногах у отца и вымаливать у него защиту. Даже готова была увидеть в нашей скромной гостиной полицию, пришедшую меня арестовать.
Я убийца.
Но дом встретил меня тишиной. Я вихрем пронеслась по комнатам. Никого. Лишь на стареньком кухонном столе, застеленном веселенькой клеенкой в желтую и красную клетку, обнаружилась краткая записка:
«Дочь!
Нас неожиданно пригласил на ужин папин начальник, пан Черный. Он живет, если ты не помнишь, в начале нашей улицы. Если вернешься не слишком поздно, приходи.
Твои родители.»
Записка была придавлена кружкой с еще теплым молоком. Наверное, Стешка опять капризничала и отказывалась его пить.
Раз молоко еще не остыло, значит, ушли недавно. Значит, еще не поздно присоединиться к семье.
Но я даже в самом диком сне не могла представить себя сейчас чинно ужинающей за столом в доме пана Яна. Адреналин выжигал кровь и требовал действия. К тому же я дико боялась, что за мной вот-вот придёт полиция. Как быстро найдут труп? Или уже нашли? Я представила, как в дом пана Черного вламывается полиция в бронежилетах и с автоматами наперевес. Как меня выводят, заломив руки назад и на ходу зачитывая мне мои гражданские права. И содрогнулась. Особенно от выражения лица папы, нарисованное неуемной фантазией.
Страх, бурлящий в крови воскресной газировкой, не давал успокоиться. И я металась по дому, не зная, куда бежать, что предпринять. В голове все смешалось.
Зачем-то я забежала в ванную. Щелкнул выключатель. Два огромных черных омута, до предела наполненных ужасом, вместо моих темно-карих глаз напугали до визга. Электрический свет, запутавшийся в моих локонах, превратил упавшие на лицо волосы в кровь на белоснежной свадебной фате. Я в ужасе отпрянула от зеркала и несколько секунд беззвучно хватала ртом воздух.
Вообще, я рыжая, как осенний лес. В школьных постановках всегда была Белочкой, Лисичкой или Осенью. От мамы мне досталась очень светлая и нежная кожа и хрупкое телосложение. Так что подобные роли мне подходили идеально. Воздушное изящество не портили даже несколько мелковатые для изящного девичьего личика папины глаза. На меня давно уже заглядывались мальчишки. И в чем-то я даже могла понять дядьку Павла. Но сейчас от меня с воплями убежал бы любой. Настолько жутко и потусторонне я выглядела.
Холодная вода немного помогла. Во всяком случае, после умывания частично вернулся румянец, и я уже не напоминала оживший труп. Растрепанные пряди по-прежнему падали на лицо и, намокнув при умывании, неприятно липли к коже. Схватив расческу, я принялась с остервенением чесать спутанные волосы, печально размышляя о том, что вряд ли мне позволят в тюрьме оставить такую длину волос. Будь проклят этот дядько Павел! А ведь теперь и все мои деньги пропадут, ведь родители вряд ли смогут вернуть уже заказанные билеты. Мои руки замерли.