Обстановка в семье Муры была тяжелая. Ее отец — потомственный владелец крупного ювелирного магазина в гостином дворе. Мать — тоже из купеческого рода. Не признавая ничего нового, они старались и дочерей своих воспитывать по старинке, мечтали выдать их замуж только за купцов. В доме все время шла борьба. Самая старшая дочь, Александра, порвав с родителями, вопреки их воле, вышла замуж за бедного служащего. Средняя, Варвара, обладая мягким и податливым характером, покорно ждала своей участи.
Мура, младшая в семье, была любимицей отца и матери Умная и волевая, она прекрасно использовала это обстоятельство и отвоевала себе право на самостоятельные взгляды, решения и особое положение в доме. Она сумела так поставить себя, что даже отец ее, человек, весьма крутого нрава, пасовал перед ней.
Дружба наша вскоре перешла в привязанность, а затем и в чувство более серьезное.
После экзаменов, вопреки обещанию Вейгелина, нам всем был присвоен чин ефрейтора: на погонах наших появилась первая нашивка. Мы устроили скромную вечеринку и пригласили одного Карамышева, так как оценили и полюбили этого простого, большой души человека.
Наш главный тост был за скорые полеты.
Один в воздухе
Отъезд наш был назначен внезапно. Я едва успел проститься с Гришей и сестрами. Весь остаток вечера и всю ночь до утра мы с Мурой гуляли по окрестностям Лесного, забрели с ней довольно далеко и очутились в заповедном лесу. Стояли теплые белые ночи. Кто их знает, тот поймет, какие чувства пробуждают они в сердцах влюбленных.
Мы были в дальней аллее заповедника одни. Тихую грусть навевал этот замерший и как бы зачарованный лес. Ни шороха, ни звука. Тишина. Рядом со мной сидела девушка, которую я полюбил впервые, и, казалось, навсегда. Неужели же и теперь я не посмею сказать ей всего? Не услышу от нее ответного признания? А вдруг услышу «нет»?!
Над нашими головами раздалось нежное воркование горлицы.
Алик, что это? Посмотрите! Ну, посмотрите же!
Но я смотрел на нее. Любимое лицо было совсем, совсем близко. Глаза ее были закрыты, маленький ротик полуоткрыт... и, позабыв все на свете, я прижался к этим губам. Она отвечала.
— Так ты любишь меня?
— Да, да! Разве же ты не знаешь, не догадываешься?
— Нет, не знал и потому боялся тебя!
— Глупенький ты... Как же я без тебя теперь одна буду?
— Ничего, родная! Я быстро закончу школу, уеду на фронт, а там за боевые заслуги меня обязательно произведут в офицеры. Вот тогда вернусь к тебе настоящим героем, и мы поженимся!
— Да, да... Только бы с тобой ничего... — она не договорила.
— Верь мне, все будет хорошо. Вытри слезки! Нет, дай я их сам вытру!.. Ну, а отец? Он разрешит тебе выйти за меня?
— Ах, Алик... Ты меня еще не знаешь!
Всходило солнце. Пора было прощаться. Я проводил ее до дому.
— Тебе не попадет сейчас?
— Нет, папа с мамой в городе, а Вава ни за что не выдаст. Прощай же! Ну, с богом!
Мы поклялись друг другу в верности на всю жизнь.
В Качинскую авиационную школу отправляли 18 человек. Мельников, произведенный перед окончанием экзаменов в прапорщики, уезжал в Гатчинскую офицерскую школу, еще один выпускник устроился в летную школу при комендантском аэродроме. Остальные ждали назначения в гидроавиацию. Из нас, севастопольцев, как мы себя называли, я помню, к сожалению, немногих: Бурова, Семичастного, Стомана, Каменского, Бессонова. Остальных беспощадное время стерло из памяти.
Качинская авиационная школа была расположена в 18 километрах от Севастополя, на крутом обрывистом берегу Черного моря. Ближе к морю стояли каменные корпуса. Почти рядом с ними — аэродром с ангарами. В одном из корпусов находились апартаменты начальника школы полковника Стаматьева. В прошлом он командовал дисциплинарным батальоном и был переведен оттуда за излишнюю жестокость в обращении с подчиненными. На аэродроме действовали две учебные группы, в которых курсанты готовились к полетам на «фарманах». Командиром одной группы был капитан Перепечин, а другой — прапорщик Раевский. На южной окраине аэродрома располагалась группа инструктора Цветкова, проводившая обучение на «лебедях» и «вуазенах». Имелась еще небольшая группа инструктора Эллерта, в которой летный состав практиковался только в рулежке на «дебражасах». Это было необходимо перед отправкой в Бельбекское отделение школы, расположенное на полпути между Качей и Севастополем.