Вскоре пришлось везти в Баку другого министра, улетавшего в Европу. Я еще издали увидел, что половина Рутбарского горного ущелья, которое предстояло пересечь, затянута сплошной облачностью. Дойдя до Менжильской долины, стал кругами снижаться, чтобы войти в ущелье под облаками. Но облака опустились почти до земли, и вернуться обратно было уже невозможно — с гор начало наволакивать туман.
Оставался только один выход: несмотря ни на что пробиваться вперед, сквозь Рутбарское ущелье. И я пошел на это.
По дну ущелья протекала небольшая горная речка Рутбар. Следуя вдоль нее, я шел на высоте 10–15 метров. Когда половина ущелья осталась за спиной, подумал, что самое страшное миновало, но вдруг увидел впереди себя сплошную, плотную, простиравшуюся до самой земли завесу тумана. Слева от меня и чуть впереди, на берегу речки, мелькнула ровная полоса земли. Выключив мотор, я стал садиться. Пробежав немного, самолет остановился перед какой-то постройкой, уткнувшись пропеллером в ветхий плетеный забор. Откровенно говоря, только чудо спасло нас от гибели. Нам с бортмехаником Руппелем очень хотелось плясать от радости. Но не следовало показывать пассажирам (а их было четверо), что мы подвергались смертельной опасности.
Винт, к счастью, не повредили, и через полтора — два часа, когда туман рассеялся, благополучно прилетели в Пехлеви, а затем и в Баку.
И вот здесь произошло самое неожиданное. Пока на аэродроме шла процедура таможенного осмотра, меня отозвал сопровождавший министра толстый и важный советник и, передав личную благодарность министра за спасение его драгоценной жизни, попросил принять награду — чек на 5000 туманов.
Я был ошеломлен и даже на мгновение растерялся. Затем, вежливо поблагодарив советника за внимание и любезность, объяснил, что взять чек не могу. Во-первых, у нас, советских граждан, сказал я, это не принято, а во-вторых, мое государство отлично обеспечивает меня. Он сконфузился, просил извинить министра, потому что у него якобы и в мыслях не было обидеть меня. Советник долго и усердно тряс мою руку. Оказалось, пассажиры мои отлично разобрались в обстановке и не надеялись остаться в живых.
После этого полета немцы стали относиться ко мне с еще большим уважением. Только механики, включая и моего Руппеля, никак не могли понять, почему я отказался от такого щедрого подарка. Как ни старался я втолковать им, что это позорно, что существует человеческое достоинство, они все равно не понимали меня.
Однажды я совершал рейс в Каср-И-Ширин и на обратном пути, между Хамадином и Казвином, из-за отказа бензопомпы пошел на вынужденную посадку. Из горного селения к нам высыпали все — и стар и млад. Самолет необходимо было оттащить в другой конец долины. Среди вызвавшихся нам помогать был один высокий и худой перс; он все время хватался за голову, обмотанную какой-то грязной тряпкой.
Бортмеханик Беренд, с которым я совершал этот полет, хорошо говорил по-персидски. Он спросил, что с этим человеком. Нам ответили, что утром его сильно побил хозяин и у него очень болит голова. Мы дали ему таблетку пирамидона из бортовой аптечки.
Вылетать после исправления помпы было поздно. Мы заночевали в самолете. С рассветом нас навестили почти все девушки селения. Они хотели посмотреться в темное стекло бензономера хвостового дополнительного бака. Оказывается, девушки никогда не видели зеркала и обычно прихорашивались перед плошками с водой.
Но нас ожидал сюрприз и совсем другого характера.
К самолету стала подходить большая толпа больных и прокаженных. Оказалось, что по всей округе молниеносно распространился слух, будто прилетел чудо-врач (причиной тому был пирамидон), и люди, никогда в жизни не видевшие доктора, потянулись к нам искать исцеления. Если бы мог читатель их видеть... Меня до сих пор пробирает дрожь, когда я вспоминаю этих несчастных. Тут были и калеки с отгнившими конечностями, и люди со сплошной ужасной маской вместо лица, и такие, которых уже несли на руках их друзья и родные. Заразы, по-видимому, здесь не боялись. Мой Беренд с великим трудом смог убедить собравшихся, что мы не доктора. Он вынужден был прибегнуть к обману, уверив их, что мы привезем настоящего доктора.
Запомнился мне также неожиданный вылет в город Буруджир, опять по просьбе самого шаха Реза Хана. Дело заключалось в том, что на его любимого министра дорог, которого я когда-то вез из Мешхеда, было совершено внезапное нападение воинствующих луров. Министр был тяжело ранен и доставлен в Буруджир в бессознательном состоянии. Я вылетел, имея на борту четырех врачей — двух французов и двух англичан. В Буруджире они тотчас отбыли по своим делам, а мы с Руппелем остались совершенно одни: о нас никто не позаботился, и мы не знали даже, куда идти спать. Ничего не придумав, решили ночевать в самолете.