И верьте мне, дорогой читатель, что после секунд, подобных пережитым мной, настоящим летчиком овладевает не гордость: «Вот, мол, смотрите, какой я герой!» Отнюдь нет! Наступает разрядка. Усталость и напряженная, анализирующая работа мысли. Вдруг необычайно сильно начинает пульсировать доселе молчавшее воображение. Все мелькнувшее перед глазами заново рождается, обретает силу почти образной, чрезвычайно яркой выразительности. Все, что было мобилизовано, — сила воли, трезвость мысли, четкость рефлексов и приобретенный годами опыт — тушется словно бы под напором буйно взыгравшего воображения. Правильность этого наблюдения лучше всего подтверждает тот факт, что чувство страха появляется не в минуты опасности, а когда все позади, когда и ты, и машина — на земле, целы и невредимы. Страшно бывает тогда, когда все действительно страшное осталось позади.
...Самолет, подгоняемый попутным ветром, прокатился до конца аэродрома. Я тотчас же, как полагается в таких случаях, стал вылезать из кабины. Практикуется это для того, чтобы летчик, допустивший перед взлетом или в воздухе ошибку в управлении арматурой кабины, не успел ее исправить. К самолету бежала толпа механиков и мотористов во главе с выпускавшим машину бортмехаником Максимовым. Тут меня охватил уже настоящий страх: а не по моей ли вине встали могоры? Может быть, я недостаточно внимательно осмотрел самолет? Что-то упустил?
Но уже беглый осмотр показал, что бедняга Максимов, выбившись из сил от непомерно большой выпавшей на его группу работы и не спавший уже две ночи, забыл... заправить самолет горючим. Лишь благодаря безупречной службе на протяжении многих лет он отделался выговором в приказе. Но много лет не мог бортмеханик забыть и простить себе этой оплошности, которая могла окончиться катастрофой.
Тем же приказом мне была объявлена благодарность и выдана денежная премия, весьма пригодившаяся в связи с переездом на новую, первою в нашей семейной жизни, квартиру. Небольшую, уютную, двухкомнатную квартиру в новом доме вблизи завода я получил по распоряжению С. П. Горбунова. Он очень много внимания уделял жилищному строительству, добиваясь, чтобы все его работники, жившие в Москве и тратившие много времени на дорогу (тогда на завод добирались поездом), размещались поближе, в прекрасной лесной местности. Этим же директор решал и вторую, пожалуй, не менее важную задачу — создавал дружный и крепкий коллектив работников. Он построил для завода роскошный клуб и театр. В театре этом, оборудованном по последнему слову техники, выступали лучшие творческие силы Москвы. Там, в частности, мы увидели впервые молодого и неизвестного тогда артиста Аркадия Райкина и безошибочно предсказали ему большое будущее...
Вообще о Сергее Петровиче Горбунове необходимо рассказать подробнее. Ветераны нашего завода утверждали, что лучшего директора они не знают. И это была правда. Он принял завод тогда, когда на нем осваивался одновременный выпуск трех типов самолетов. И Горбунов блестяще справился с тяжелой задачей; при нем завод не только не сбавил темпов, но медленно и верно стал их набирать. В этом значительно помогало новому директору весьма ценное качество руководителя — умение правильно подбирать и расставлять кадры.
Взыскания он налагал редко, предпочитая другие меры морального воздействия. И этого люди боялись больше всего. После комдива Азина я не встречал начальника, который пользовался бы такой любовью и авторитетом у своих подчиненных. Раз Сергей Петрович сказал, — значит, расшибись, а сделай!
Живительный дух критики и самокритики царил на заводе К рационализаторским предложениям Сергей Петрович относился исключительно внимательно.