— Как ты смеешь обгонять начальство? Начальство, какое бы оно ни было, обгонять нельзя!..
Командировка кончилась блестяще. Корабли ТБ-3 пошли нарасхват.
И вот, когда завод освоил наконец выпуск тяжелых машин настолько, что дефектов при их испытании почти не обнаруживалось, когда трудные времена для нас остались, казалось бы, позади, — именно тогда нежданно-негаданно стряслась нелепая катастрофа, забыть которую невозможно!..
В жаркий безоблачный день вся наша летная группа сидела с утра на берегу реки. Мы с Моисеевым и летчик Л. А. Юнгмейстер, проходивший тогда у нас стажировку, заметили, что Лозовский выглядит больным, и я спросил, в чем дело. Он пожаловался на боль в желудке, на тошноту и головокружение. Мы заставили его отправиться домой. Жил он недалеко от завода, окна его комнаты выходили на аэродром.
Среди дня был подготовлен к облету истребитель И-4 (завод выпускал их еще до моего прихода). Машину предстояло облетать Моисееву.
— Алексей, я дорожу твоим мнением как летчика, — сказал Моисеев перед стартом. — Сейчас я покажу тебе, что умею, а ты потом скажешь, что думаешь о моем пилотаже. Чистосердечно!
Я обещал ему, и он полетел. Скажу откровенно, что пилотаж Моисеева вызвал у меня глубокое восхищение. И как раз когда я говорил ему об этом, к нам неожиданно подъехал на своем фордике Петр Лозовский. Он показался слишком возбужденным. Петр спросил Моисеева, в порядке ли самолет, и заявил, что сейчас полетит на нем. Все стали его отговаривать, но бесполезно: Лозовский был очень упрям. Мы знали, что он любит свой фордик, дрожит над ним, никому не доверяя садиться за руль. Словно предчувствуя недоброе, я сказал:
— Давай, Петя, договоримся! Отдай мне ключи от своего форда, и если ты позволишь себе в воздухе что-либо лишнее, рискованное, то я сажусь в твою машину и уезжаю в город один, не ожидая тебя...
Он посмотрел на меня как-то странно, улыбнулся и отдал ключи. Присев на бревна у края аэродрома, мы втроем — Моисеев, Юнгмейстер и я — стали наблюдать за полетом Петра, которого, видимо, задело за живое мастерство Моисеева. Весь пилотаж на высоте Лозовский провел безукоризненно. Но вот, завершая свою программу, он перевел самолет в штопор. Мы наблюдали .. До земли 800 метров, 500... 300... 200... Пора выводить! Я решил, что он хочет сделать посадку прямо со штопора. Вращение не прекращалось. Когда до земли оставалось не более 50 метров, мы увидели что-то похожее на попытку выйти... Потом самолет прекратил вращение... и под углом в 60 градусов с креном врезался в землю...
Как громом пораженные, стояли мы у разбитого самолета над останками Петра. Боевой летчик, защищавший Советскую власть в годы гражданской войны, коммунист Лозовский был честным, глубоко порядочным человеком, заслуженно пользовался любовью и уважением заводского коллектива. Скромный, как мальчик, застенчивый, как девушка (мы и звали его красной девицей), он не выносил, когда его хвалили. Все на аэродроме знали, что случись какая беда либо неприятность — иди к Лозовскому! Петр и выручит, и поможет. Он больше многих других любил производство, отлично знал его, большую часть свободного времени проводил в цехах и лабораториях и незадолго до своей гибели показывал нам с Моисеевым свою собственную модель самолета с уменьшающимися в воздухе крыльями...
Мы еще не отошли от разбившейся машины, когда на аэродром прибыл Серго Орджоникидзе, возглавлявший в те времена всю тяжелую промышленность, и в частности самолетостроение, нашей страны. Было видно, что он тоже очень расстроен и подавлен происшедшим.
Подробно, до мелочей, рассказали ему все, чему были свидетелями. Он слушал нас молча, опустив голову. Подошедший в это время старший механик аэродрома товарищ Годовиков сообщил, что очередной самолет ТБ-3 к испытанию готов. Орджоникидзе сказал, что, учитывая общее подавленное состояние людей, сейчас, по его мнению, летать не следует. Но мы объяснили наркому, что по неписаным авиационным традициям именно сейчас-то и следует подняться в воздух. Это делается не только для того, чтобы показать, что даже смерть не может ни на минуту поколебать нас в выполнении своего долга, но и для того, чтобы взбодрить людей. Серго согласился. Он только осведомился, достаточно ли хорошо я себя чувствую, и просил быть осторожным.
Что можно сказать о том полете? Очень немногое: он вполне оправдал свое назначение...
Петра Лозовского провожали в последний путь всем заводским коллективом. Похоронная процессия растянулась на несколько километров. Гроб до самого города несли на руках. Я видел немало взрослых людей, плакавших и не стыдившихся своих слез.