В приемке-сдаче с самого начала принимал участие один из первых моих бортмехаников — Николай Осипович Матросов, прекрасный специалист. «Если бы меня спросили, — говорил Матросов, — кто же из них все-таки лучше, Журов или Михеев, я бы сказал: «Оба лучше!» Действительно, Журов и Михеев были летчиками высокого класса. Матросов рассказывал также, что коллектив, занятый работой на «Максиме Горьком», трудился с огромным воодушевлением, готовя стране новый подарок: создание такого корабля было поистине триумфом, демонстрацией огромных возможностей, заложенных в социалистической промышленности...
Утром 18 мая Николаю Осиповичу предстояло вначале подготовить к полету самолет АНТ-14, а затем принять участие в рейсе на «Максиме Горьком». Первая машина принесла ему немало хлопот, и, когда он наконец ее выпустил, «Максима Горького» уже выводили на старт. Матросов бросился на взлетную полосу, надеясь успеть попасть в самолет, пока будут прогревать моторы, но оказалось, что все восемь двигателей прогреты, и гигант, развернувшись против ветра, не задерживаясь, пошел в небо...
Одновременно с первым советским лайнером в воздух поднялись еще три экипажа. Летчик Чулков сопровождал полет «Максима Горького» на расстоянии, пилотируя названную выше машину АНТ-14. На самолете Р-5 стартовал летчик Рябушкин, имея на борту оператора с киноустановкой. И, наконец, на истребителе И-5 взлетел летчик ЦАГИ Благин. Последнему надлежало сблизиться в воздухе с «Максимом», чтобы кинокорреспондент запечатлел на пленке контраст между малюткой И-5 и восьмимоторной громадой (намечалось выпустить на экраны документальный фильм, посвященный вступлению в строй крупнейшего в мире воздушного корабля).
Такая пленка, конечно, была бы полезной, но лично для меня и по сей день остается загадкой, почему столь серьезное задание, предполагающее высокую, безупречную дисциплинированность летчика, было доверено Благину, индивидуалисту и гордецу, никогда не умевшему считаться с общественными интересами. Во время службы в дивизионе кораблей «Илья Муромец» мне, например, не раз приходилось отстранять Благина от полетов за грубейшие нарушения правил летной работы. И я не помню других его объяснений, кроме: «А так веселее, я скучать не люблю!» В дальнейшем, опять-таки за воздушное хулиганство и недисциплинированность, Благина уволили из ВВС. Как попал он в коллектив ЦАГИ, куда летчики вообще-то принимались с большим разбором, — другая необъяснимая загадка...
И вот этот-то летчик оказался в соседстве с величавым воздушным гигантом, и с первых же минут, как рассказал Чулков, хорошо видевший все со своего самолета АНТ-14, близость двух машин приобрела не столько контрастный, сколько грозный характер. Командир «Максима Горького» Михеев еще на земле предупредил Благина: «Не вздумай фигурять!» А Благин, едва взлетев, стал носиться возле эскортируемого корабля подобно сумасшедшему. В его действиях не было ни замысла, ни порядка. Создавалось впечатление, что, под объективом нацеленного на него аппарата, Благин решил разом наверстать все, чего тщетно домогался многие годы — легкой славы, дешевой популярности... Весь его пилотаж поражал Чулкова ужасающей безграмотностью: был торопливым, грубым, неосмотрительным, лишенным трезвого профессионального расчета; казалось, что летчик находился в каком-то ослеплении. С бесшабашной отчаянностью бросил Благин свой истребитель в короткое пике за хвостом «Максима», пронесся под его животом и, оказавшись впереди, резко хватанул ручку на себя, намереваясь описать вокруг гиганта «мертвую петлю». Начальная скорость истребителя И-5 была недостаточной, ввод в «петлю» — грубым: в верхней мертвой точке самолет завис и, потеряв скорость, неуправляемой глыбой рухнул вниз, на медленно проплывающий под ним корабль. Удар пришелся по среднему мотору правой группы. Мотор был сбит, сорван и отвалился, а сам истребитель застрял в развороченном крыле. Гигант выдержал этот страшный таран и, немного накренившись, стал разворачиваться в сторону Тушинского аэродрома; казалось, он устоит, вынесет на своем могучем крыле эту ужасную ношу...
Все дальнейшее исчислялось секундами.
Находившийся рядом оцепеневший Чулков увидел, как вдруг оторвалась хвостовая часть почти торчком стоявшего на крыле истребителя и с силой врезалась в стабилизатор и руль поворотов «Максима Горького». Машина вздрогнула, в последнем, полном силы напряжении пытаясь противостоять внезапным ударам в самые уязвимые ее места... Но, как позже выяснилось, трос управления элеронами был перебит уже в самый первый момент, и, потеряв поперечную устойчивость, гигант все круче стал заваливаться на правое крыло, затем перевернулся вверх колесами и, рассыпаясь по частям в воздухе, со страшным грохотом врезался в землю...