Ровно через месяц после начала войны немцы совершили первый воздушный налет на Москву. Главная их задача заключалась в том, чтобы вывести из строя предприятия оборонной промышленности. Но цели своей они не достигли и, понеся немалый урон, возвратились восвояси. Ни в этот первый, ни во все последующие налеты наш завод не понес ущерба от фугасов, а с зажигалками, как и вся Москва, мы справлялись без особого труда. Москвичи, живые свидетели того времени, хорошо помнят, как незначительно пострадала столица от вражеских налетов.
Но немногие, наверно, знают, какое громадное число воронок от фашистских бомб наблюдали мы с воздуха в окрестностях родного города, особенно на дальних подступах к нему. Объяснялось это тем, что под массированным зенитным огнем противовоздушной обороны и атаками наших истребителей немецкие летчики вынуждены были сбрасывать смертоносный груз где попало, неприцельно, дабы поскорее выйти за пределы огневого пояса.
В октябре сорок первого года, когда угроза Москве со стороны бешено рвавшихся в глубь России фашистов возросла, наше правительство дало указание об эвакуации из столицы гражданского населения и важнейших промышленных предприятий. Братья Сергей и Лев вместе со своими предприятиями эвакуировались. Григорий и Юрий оставались в Москве. Василий часто выезжал во фронтовые госпитали, а основную работу проводил в одном из главных военных московских госпиталей. Помню, что сказал мне в те полные тревоги и боли дни один артиллерист, участник гражданской войны, когда мы случайно и очень откровенно вдруг разговорились. Глянув на пустынную Арбатскую площадь, над которой висели привязные аэростаты, он произнес: «Клянусь своей седой головой: Москвы не отдадим, а немец здесь зубы сломит!..»
Угрюмой, суровой и грозной выглядела наша Москва в ту военную зиму. На центральных площадях, магистралях и прилегающих к ним улицах громоздились надолбы; окна домов в нижних этажах были завалены мешками с амбразурами для пулеметных гнезд. На крышах располагались зенитчики. Столицу опоясали вырытые населением противотанковые рвы, окопы. Одним словом, Москва ощетинилась, собираясь достойно встретить врага...
Завод получил приказ эвакуироваться в Поволжье. Летчики и техники работали без устали, разгружая заводской аэродром от задела самолетов Пе-2 и перегоняя их, часто не облетанными. Обратно нас срочно доставляли на грузовых самолетах Ли-2, и мы снова и снова гнали машины в Поволжье... Грустную картину являл наш опустевший красавец-завод. В нем было непривычно и нестерпимо тихо и пусто, по цехам свободно могла разъезжать автомашина.
Но видеть то, что творилось на новом месте, было еще тяжелее. Вся территория завода была до отказа забита привезенными из Москвы и сваленными кое-как станками, заготовками и другими ценнейшими материалами. Больно до слез было глядеть на все это, брошенное под открытым небом и засыпанное снегом. Казалось, никакие силы уже не смогут вдохнуть жизнь в застывший металл. А в каких условиях оказались первое время наши люди, переехавшие сюда с семьями! Они поселились в театрах и клубах, спали вповалку, не имея кроватей, стульев, вообще первых предметов обихода. Один примус или керосинка часто приходились на несколько семей. Потом наспех были построены фанерные бараки, но зима 1941/42 года оказалась настолько жестокой, что жить в них стало почти невыносимо: топили на воздух. С продовольствием обстояло не легче. Каждый летчик обзавелся целлофановым мешочком, в котором относил домашним сухую часть своего суточного пайка.