Все, что мы делали, подчинялось одному стремлению: дать фронту как можно больше машин наилучшего качества. Этим определялось решительно все. Помню, как при облете серийной машины один наш летчик вдруг обнаружил, что... перепутано управление рулями поперечной устойчивости — элеронами. Он дает штурвал влево — самолет кренится вправо, и наоборот. Надо немедленно садиться! Но что будет с теми, кто допустил оплошность, угрожающую жизни летчика и сохранности машины? Возникнет комиссия, пойдут расследования. Людей, конечно, отвлекут от дела, самолеты будут стоять... И летчик рискнул. Собрав все свое мужество и недюжинную физическую силу, он провел весь комплекс экспериментов по программе и благополучно закончил полет... Виновники были наказаны, как говорится, «келейно», дальнейшие испытания продолжались без всякой задержки.
К началу 1944 года наш завод стал выпускать самолет Ту-2 конструкции А. Н. Туполева с двумя мощными моторами А. Д. Швецова.
Этот сравнительно некрупный по размерам бомбардировщик, обладая значительно большей скоростью, чем предшествовавшие самолеты подобного типа, поднимал до трех тонн бомб, имел, благодаря двухступенчатому нагнетателю, большой потолок, был вооружен двумя скорострельными пушками и двумя крупнокалиберными пулеметами. На взлете, посадке и в воздухе он был прост, устойчив и легок в управлении. На этом самолете впервые был установлен радиокомпас, а также все необходимое аэронавигационное оборудование, обеспечивающее надежность и безопасность слепого полета. Новый самолет А. Н. Туполева означал крупный шаг в дальнейшем развитии нашего самолетостроения, опередившего зарубежную авиационную промышленность на много лет. До конца войны, да и долго после нее, бомбардировщик Ту-2 не сходил с вооружения советских Военно-воздушных сил.
Напряженная работа по испытанию машин проходила в атмосфере полнейшего доверия ко всему, что мне приходилось делать. Взаимопонимание и товарищеское участие, о которых я уже говорил немного, являлись, пожалуй, самой характерной и самой дорогой чертой всей жизни нашего летного коллектива, еще более сплотившеюся во имя одной великой цели.
Я с радостью видел, что посильный труд мой не остается незамеченным. В сорок третьем году был объявлен лучшим ударником завода. Мой большой портрет, неведомо откуда взявшийся, появился на Доске почета. А в октябрьские праздники его, вместе с портретами других лучших людей коллектива, пронесли в колонне демонстрантов. Все это взволновало меня до глубины души. И когда мои друзья — коммунисты В. В. Бубнов и С. Л. Шапиро — спросили, почему я не вступаю в партию, я чистосердечно выложил им все, что накопилось у меня на душе с лета 1919 года, после вероломного поступка Зайцева. Признался, что удар этот был настолько тяжел для меня, что я не нашел в себе сил немедленно опротестовать предвзятое решение, в чем, конечно, была моя большая вина.
Крепко поругали меня товарищи Бубнов и Шапиро, а поругав, предложили свои рекомендации. С радостью и волнением подал я заявление и в начале 1944 года был принят в ряды Коммунистической партии.
В мае 1944 года группа летчиков-испытателей за выполнение задания партии и правительства была награждена орденами. Я получил орден Ленина, а осенью того же года — орден Отечественной войны 1-й степени.
После Победы
Отгремели залпы салютов в честь великой победы советского народа, отстоявшего свою свободу и независимость и спасшего Европу от угрозы фашистского порабощения.
Дальнейшее развитие нашей авиационной промышленности, работа конструкторской мысли и деятельность летно-испытательных центров пошли под влиянием опыта минувших сражений.