Женщина все еще говорила, ребенок все еще плакал, когда я отвернулся и с сильно бьющимся сердцем пошел обратно по улице.
ГЛАВА 8
На пьяцца делла Вита я купил газету и, остановившись под колоннадой, стал лихорадочно ее перелистывать. Про убийство ни слова. Видимо, полиция изучала информацию о пропавших в провинции и теперь вызвала брата и сестру Джиджи в Рим для опознания тела. Возможно, и нет. Возможно, римская полиция выслала для опознания что-нибудь из одежды... шали, корзины. Наверное, этого вполне достаточно.
А что дальше? Где разгадка преступления? Причина ограбления? Полиция никогда не узнает, что вскоре после полуночи некто вложил в руку жертвы купюру достоинством в десять тысяч лир. Деньги истрачены, они успели перейти от вора и убийцы в десятки рук. Вора и убийцу никогда не поймают. Как и того, кто вложил деньги в руку убитой. Оба они должны нести бремя вины.
Когда я вернулся в библиотеку, секретарша и другие сотрудники уже давно вернулись с перерыва. Было около трех часов. Все уставились на меня, будто знали, что я побывал в часовне Оньиссанти и с какой целью.
Как ни в чем не бывало я подошел к книжным полкам и занялся разборкой немецких книг, хоть и без прежнего интереса. Лицо покойной Марты, за последние три дня отступившее в тень, вновь стояло передо мной. Сомнений не оставалось. Но мучила меня не та Марта, которую я знал в прошлом, а лежащая как груда тряпья пьяная старуха, какой она стала. Откуда этот кислый, затхлый запах? Марта... такая опрятная, чистоплотная, вечно что-то стиравшая, гладившая, складывавшая чистое белье, прибиравшая в платяных шкафах? Ответить на мой вопрос могли только двое -- сапожник и его сестра. Конечно, они все знают. Они могли бы во всех отвратительных подробностях, год за годом пересказать мне историю ее падения.
Разумеется, то была наша вина. Моей матери и моя. Мы могли бы написать ей из Турина. Я мог бы написать. Навести справки. А потом из своего генуэзского агентства позвонить в Руффано и попросить предоставить информацию. Я этого не сделал. Прошло двадцать лет. И с каждым годом Марта опускалась все ниже.
Около четырех зазвонил телефон. К аппарату подошла синьорина Катти. Несколько секунд звучал ее медоточивый голос, затем она положила трубку.
-- Синьору Фосси все еще нездоровится, -- отчеканила она, обращаясь к нам. -- Сегодня его не будет. Он просил нас оставаться на работе до семи часов.
Тони тут же заявил протест:
-- Сегодня суббота. По субботам синьор Фосси отпускает нас в шесть.
-- Возможно, -- возразила секретарша, -- но только тогда, когда он сам здесь. Сегодня это не так. В эту минуту синьор Фосси лежит в постели.
Она снова склонилась над своим гроссбухом, а Тони с наигранным состраданием приложил руки к груди.
-- Когда мужчине за сорок, ему следует поумерить аппетит к плотским утехам.
-- Когда мужчине под двадцать три, -- заметила секретарша, -- ему следует хоть немного уважать старших по должности.
Слух у нее был острее, чем я предполагал, сообразительность, видимо, тоже. Каждый из нас четверых вернулся к своим делам, и все мы искренне удивились, когда около семи часов в библиотеку вошла виновница недомогания синьора Фосси. Красный костюм был ей очень к лицу. В ушах поблескивали золотые сережки. На плечи было накинуто темное пальто. Небрежно кивнув секретарше и даже взглядом не удостоив двух младших сотрудников, Карла Распа через всю комнату направилась прямо ко мне.
-- Привет, -- сказала она.
-- Привет, -- ответил я.
-- Как дела?
-- Дела отлично.
-- Работой довольны?
-- После туристов сойдет для разнообразия.
-- Так я и думала. Нельзя иметь все сразу. -- Что-то тихонько напевая, она подняла глаза на книжные полки. Склонившаяся над столом секретарша словно превратилась в алебастровую статую. -- Что вы делаете сегодня вечером? -- спросила меня Карла Распа.
-- Что делаю?
-- Именно об этом я и спросила.
Ее глаза -- две горькие миндалины -- оценивающим взглядом окинули мою особу. Я пытался вспомнить, кто же: не то птица, не то рептилия пожирает самца после акта любви. И вспомнил -- богомол.
-- У меня встреча с двумя студентами из пансиона, в котором я остановился, -- быстро нашелся я. -- Мы вместе перекусим, а потом пойдем в кино.
-- Что это за пансион?
-- Пансион синьоры Сильвани, -- после некоторого колебания ответил я.
-- На виа Сан Микеле, двадцать четыре? Так мы же соседи.
-- Похоже, что так.
Она улыбнулась. По ее улыбке можно было подумать, что мы ведем какуюто конспиративную игру.
-- Удобно устроились? -- спросила она.
-- Очень удобно. Студенты -- славные ребята. Все с факультета экономики и коммерции.
-- Экономики и коммерции? В таком случае мне вас жаль. Вы не заснете от шума. Это настоящие гуляки.
-- Прошлой ночью они вели себя достаточно тихо, -- возразил я.
Она продолжала взвешивать мои pro и contra. Я заметил, что Тони, стоя на лестнице, прислушивается к нашему разговору.
-- Где вы собираетесь ужинать? -- спросила она.
-- Дома, -- ответил я. -- Кормят просто отлично. -- И дабы сделать свое алиби более убедительным, пояснил: -- Моих юных друзей зовут Паскуале, Паоло и Катерина Паскуале.
Она пожала плечами.
-- Никогда не вступаю ни в какие контакты со студентами факультета экономики и коммерции.
И здесь Тони дал мне подножку.
-- Вы сказали, Паскуале? -- спросил он, желая проявить самые дружеские чувства. -- В таком случае ваше свидание сорвалось. По субботам они всегда уезжают в Сан-Марино. Возвращаясь сюда днем, я видел, как они уезжали. Не повезло!
Он широко улыбнулся и в полной уверенности, что оказал мне услугу, направился в другой конец библиотеки за пальто.
-- Отлично, -- сказала моя преследовательница. -- Значит, вы свободны.
На мгновение передо мной мелькнуло видение больного Джузеппе Фосси, лежащего на одре, но я тут же с облегчением вспомнил, что он на несколько лет старше меня. К тому же не исключено, что все дело в стряпне. На моих губах заиграла улыбка групповода.
-- Да, свободен, -- пробормотал я. -- Мы поужинаем в .
Она вскинула брови:
-- К чему лишние траты? Кроме того, когда мы освободимся, он уже закроется.
Ее замечание прозвучало довольно зловеще. Оно намекало на изнурительную гонку, даже без аперитива для поддержания аппетита. Я отнюдь не был уверен, что выдержу подобное напряжение и окажусь на высоте. Я не против таких подвигов, но предпочитаю сам выбирать для них время.