-- Я ему до сих пор благодарен, -- сказал я. -- Когда бываю в Турине, всегда наведываюсь к нему.
-- Дело только в этом?
-- Да, конечно. В чем же еще? Он не заменил мне ни отца, ни тебя. Это был просто добрый человек и хороший семьянин.
Альдо рассмеялся. Я не понял, почему мое описание отчима показалось ему таким смешным.
-- Во всяком случае, -- сказал я, -- общими у нас были только крыша да пища, которую мы ели, и, получив диплом Туринского университета, я мог идти на все четыре стороны. Работа в банке, которую он предлагал, мне не улыбалась, и я со своими языками занялся туристическим бизнесом.
-- В каком качестве?
-- Младшим администратором, администратором, гидом и, наконец, групповодом.
-- Зазывала, -- сказал он.
-- Ну... да... Грубо говоря, я и есть зазывала. Старший зазывала. На степень выше малого, который торгует открытками на пьяцца Маджоре.
-- В какой фирме ты служишь? -- спросил он.
-- , Генуя, -- ответил я.
-- Боже правый!
Он снял руку со спинки сиденья и завел машину, словно мое признание положило конец допросу. В дальнейших вопросах не было необходимости. Дело закрыто.
-- Они хорошо платят, -- сказал я в свою защиту. -- Я встречаю разных людей. Как-никак опыт. Я все время в пути...
-- Куда? -- спросил он.
Я не ответил. Действительно, куда... Альдо включил сцепление, и машина с ревом рванулась с места. Дорога взбиралась вверх по холмам. Она то и дело сворачивала, петляла, извивалась змеиными кольцами. Внизу под нами простирались поля, виноградники, оливковые рощи; вверху, венчая два холма, парил сверкающий в лучах солнца Руффано.
-- А ты? -- спросил я.
Он улыбнулся. Привыкнув к тому, как Беппо водит автобус по горным дорогам Тосканы и Умбрии, где приходится выбирать между скоростью и безопасностью, я поражался беспечности моего брата. На каждом крутом повороте узкой дороги он раскланивался со смертью.
-- Ты видел вчера вечером, -- сказал он. -- Я кукольник. Дергаю за нитки, и куклы танцуют. Для этого нужна большая сноровка.
-- Я тебе верю. Но не понимаю зачем. Вся эта подготовка, вся эта пропаганда ради одного-единственного дня в году, ради студенческого фестиваля?
-- Фестиваль, -- сказал он, -- это их день. Это мир в миниатюре.
Он не ответил на мой вопрос, но я не настаивал. Затем он неожиданно подверг меня допросу, к которому я не был готов.
-- Почему ты не приехал домой раньше?
Лучшая защита -- нападение. Не помню, кто первым произнес эту фразу. Немецкий комендант ее часто цитировал.
-- Какой смысл мне было приезжать, если я думал, что ты погиб? -сказал я.
-- Спасибо, Бео, -- сказал Альдо. Кажется, мой ответ удивил его. -- Как бы то ни было, -- добавил он, -- теперь ты приехал и я могу этим воспользоваться.
После двадцатидвухлетней разлуки он мог бы сказать это иначе. Я раздумывал, не пришло ли время рассказать ему про Марту. Но решил пока промолчать.
-- Проголодался? -- спросил он.
-- Да.
-- Тогда возвращаемся. Ко мне домой, на виа деи Соньи, два.
-- Я знаю. Вчера вечером я заходил к тебе, но ты еще не вернулся.
-- Возможно.
Ему это было неинтересно. Он думал о чем-то другом.
-- Альдо! -- спросил я. -- Что мы скажем? Всем расскажем правду?
-- Какую правду?
-- Как -- какую? Что мы братья.
-- Я еще не решил, -- ответил он. -- Пожалуй, лучше не говорить. Кстати, ты здесь давно? Тебя уволили из ?
-- Нет, -- сказал я, -- не уволили. Я взял отпуск.
-- Тогда все просто. Что-нибудь придумаем.
Машина спустилась в раскинувшуюся у подножия холмов долину и стрелой полетела по направлению к Руффано. Мы въехали в город с южной стороны, по крутому склону поднялись на виа 8 Сеттембре, проехали мимо студенческого общежития и свернули направо. Альдо остановил машину перед двойной аркой своего дома.
-- Выходи, -- сказал он.
Я огляделся со слабой надеждой, что нас увидят, но улица была пустынна. Все сидели по домам за вторым завтраком.
-- Вчера вечером я видел Джакопо, -- сказал я, пока мы вместе шли к двери. -- Но он меня не узнал.
-- С чего бы ему тебя узнать? -- спросил Альдо.
Он повернул ключ и втолкнул меня в холл. Я вернулся на двадцать лет назад. Мебель, отделка, даже картины на стене были из нашего старого дома. Я увидел то, что искал, но так и не нашел в доме номер 8 по виа деи Соньи. Улыбаясь, я поднял глаза на Альдо.
-- Да, -- сказал он. -- Все здесь. Все, что осталось.
Он нагнулся и поднял с пола конверт. Наверное, тот самый конверт, который Карла Распа накануне вечером опустила в почтовый ящик. Он мельком взглянул на почерк и, не раскрывая, бросил конверт на стол.
-- Проходи, -- сказал Альдо. -- Я позову Джакопо.
Я вошел в комнату, видимо гостиную. Стулья, письменный стол, диван, на котором обычно сидела моя мать... все это я узнал. Рядом с книжным шкафом висел портрет нашего отца. Отец казался на нем помолодевшим, подтянутым, но от него все так же веяло ласковой твердостью, которая всегда вызывала во мне чувство приниженности. Я сел, положил руки на колени и огляделся. Единственной уступкой более позднему времени были картины с самолетами на противоположной стене.
Самолеты в бою. Взмывающие вверх, пикирующие вниз, со шлейфом дыма и пламени на хвосте.
-- Скоро Джакопо принесет второй завтрак, -- сказал Альдо, входя в комнату. -- Через несколько минут. Выпей.
Он подошел к столу в углу комнаты -- его я тоже узнал -- и налил на двоих кампари в стаканы, которые тоже были нашими.
-- Альдо, я и не знал, что все это так много для тебя значит, -- сказал я, показывая рукой на комнату.
Он залпом выпил свой кампари.
-- Очевидно, больше, чем для тебя значила обстановка синьора Фаббио.
Загадочно, но что из того? Меня это не тревожило. Меня ничто не тревожило. Я во всей полноте ощущал благодать Вознесения. Нашего собственного.
-- Я рассказал Джакопо, кто ты, -- сказал Альдо. -- Думаю, так лучше.
-- Делай как хочешь, -- ответил я.
-- Где ты остановился?
-- На виа Сан Микеле, номер двадцать четыре, у синьоры Сильвани. У нее полон дом студентов, но боюсь, не твоей веры. Все с факультета экономики и коммерции, к тому же совершенные фанатики.
-- Это хорошо. -- Он улыбнулся. -- Даже очень хорошо.
Я пожал плечами. Соперничество между фракциями было по-прежнему выше моего понимания.
-- Ты можешь быть посредником, -- добавил Альдо.