Федерико взглянул на меня.
-- Об этом лучше посоветоваться с Армино, -- ответил он. -- Ведь он у нас эксперт.
-- Федерико -- мой переводчик, -- объяснил Альдо. -- Он отмечает для нас разные фрагменты из немецкой истории. Родился в концентрационном лагере и очень способен к языкам.
Тревога, которую я испытывал с самого появления пойманного студента, возросла еще больше. Я покачал головой.
-- Я ничего не запомнил, -- сказал я.
Альдо снова повернулся к Федерико. Тот справлялся с бумагами, которые вынул из кармана колета. Мы ждали, пока он молча читал их.
-- Паж, -- наконец, сказал он. -- Для Стефано отлично подойдет эпизод с пажом.
-- Ах да, паж, -- пробормотал Альдо. -- Наказание пажа, который забыл про освещение. Горящие угли на голову тому, кто окунает в фонтан тех, кто ниже его ростом. Достойный венец карьеры хвастуна. Позаботься об этом, хорошо?
Увидев, что к нему приближаются два стражника и Федерико, студент Марелли отшатнулся.
-- Нет, послушайте, -- сказал он, -- если вы собираетесь испробовать на мне один из ваших фокусов, то предупреждаю, что...
Но ему не дали закончить. Стражники схватили его за руки. Федерико, казалось, задумался, поглаживая подбородок.
-- Старая жаровня, -- сказал он, -- которая вместе с другим железом хранится в одной из комнат верхнего этажа. Она подойдет вместо короны. Но, может быть, сначала я прочту ему отрывок из книги? -- Он снова вытащил свои бумаги. Это были копии записей, которые в воскресенье я дал Альдо. -. -- Он снова засунул бумагу в колет и дал знак стражникам. -- За дело, -- сказал он.
Студент Марелли, который всего две минуты назад хвастался своим богатством и влиянием, скорчился между стражниками. Его лицо вдруг посерело, и он стал кричать. Крики не смолкали, пока его выволакивали из комнаты, громким эхом отзывались под сводами галереи, летели над лестницей, ведущей на верхний этаж дворца. Никто не проронил ни слова.
-- Альдо, -- сказал я, -- Альдо...
Брат посмотрел на меня. Крики замерли, и наступила тишина.
-- Человек Возрождения не знал сострадания. Чем мы лучше его? -спросил Альдо.
Внезапно меня охватил ужас. Во рту у меня пересохло. Я не мог сглотнуть. Альдо снял маску, остальные тоже. Их молодые лица были устрашающе серьезны.
-- Человек Возрождения пытал и убивал, не испытывая при этом угрызений совести, -- продолжал Альдо, -- но обычно у него была на то причина. Кто-то несправедливо поступил с ним, и он был движим чувством мести. Причина, возможно, сомнительная, но об этом можно поспорить. В наше время люди убивали и пытали для собственного развлечения и ради опыта. Крики, которые ты только что слышал, вызваны единственно трусостью, а не болью, крики же истинного страдания и боли день за днем, месяц за месяцем звучали в Аушвитце и других лагерях военнопленных. Например, в лагере, где родился Серджо. Романо слышал их в горах, когда враг хватал и подвергал пыткам его друзей-партизан. Слышал их Антонио, слышал Роберто. Ты, Бео, тоже мог бы слышать их, если бы тебя бросили. Но тебе повезло, победители тебя пощадили, твоя жизнь не подвергалась опасности.
Я сорвал с себя маску. Я вглядывался в их серьезные, без тени улыбки лица и одновременно прислушивался к звукам с верхнего этажа. Но там было тихо.
-- Это далеко не одно и то же, -- сказал я. -- Ты не можешь подвергать студента пыткам на том основании, что такое случалось в прошлом.
-- Никто и не собирается подвергать его пыткам, -- сказал Альдо. -Самое большее, что сделает с ним Федерико, так это устроит на его голове фейерверк и выгонит отсюда. Неприятно, но полезно. Урок пойдет Марелли на пользу, и он призадумается, прежде чем купать в фонтане тех, кто меньше его ростом. -- Кивком головы он подозвал к себе Джорджо. -- Расскажи Бео подлинную историю нападения на синьорину Риццио.
Джорджо был одним из телохранителей, которого я запомнил еще с субботы. Это он родился в окрестностях Монте-Кассино, это его родители погибли под бомбами. Крупный, широкоплечий парень с копной непослушных волос и в маске выглядел очень внушительно.
-- Все было очень просто, -- сказал он. -- Девушки, которых мы заперли по комнатам, были разочарованы, во всяком случае, нам так показалось, ведь мы ничего им не сделали. Мы впятером подошли к комнате синьорины Риццио и постучали в дверь. Она открыла в халате, думая, что это одна из ее девочек. Увидела нас -- в масках и, конечно, очень опасных -- и сразу сказала, что ценностей при ней нет, она в общежитии их просто не держит. . Из моих слов она наверняка заключила, что я собираюсь ее похитить, и тут же смекнула, с какой целью. Не моргнув глазом она сказала, что если мы хотим , то нам следует идти к девушкам. Девушки будут в восторге. Если мы оставим ее в покое, то можем делать с ними все, что нам заблагорассудится. Я повторил: . После чего она, к счастью, -- по крайней мере, для нас -- упала в обморок. Мы отнесли ее в комнату, положили на кровать и ждали, пока она не пришла в себя. Когда минут через десять она очнулась, мы все пятеро стояли у двери. Мы поблагодарили ее за щедрость и ушли. Вот так, Армино, свершилось поругание синьорины Риццио. Все остальное -- дело ее рук.
Лицо Джорджо утратило всю свою серьезность, он смеялся. Остальные его поддержали. Я понимал смех, мог оценить розыгрыш, и все же...
-- Эпизод с профессором Элиа тоже был частью этого представления? -спросил я.
Джорджо взглянул на Альдо. Тот кивнул.
-- Не мой выход, -- ответил Джорджо. -- За него отвечал Лоренцо.
Лоренцо, такой же миланец, как и декан факультета экономики и коммерции, был раза в два меньше человека, которого он помог раздеть донага. В его манере держаться чувствовалась неуверенность, а глаза походили на глаза невинного младенца.
-- Некоторые мои друзья с факультета экономики и коммерции, -пробормотал он, -- время от времени испытывали неудобства от излишнего внимания профессора Элиа. Как мужского, так и женского пола. Поэтому мы посоветовались с Альдо и разработали план кампании. Проникнуть в дом не составило труда: профессор Элиа сперва подумал, что студенты в масках -- это забавная игра перед обедом в . Но вскоре убедился в обратном.
Итак, я был прав. За обоими случаями стоял мой брат. Я понимал, что и он, и эти мальчики убеждены: справедливость восторжествовала. Чаши весов приведены в равновесие согласно странным законам герцога Клаудио, законам пятисотлетней давности.