Я посмотрел на часы. Двадцать пять минут двенадцатого. Я принялся мерить шагами комнату. Затем выглянул в окно. Перед домом 24 ни души. Когда Карла Распа вернется, чем я объясню ей свое присутствие в ее квартире? Я не видел ее с четверга, с того самого вечера, когда столь нелюбезно с ней обошелся. Для извинений момент не совсем подходящий.
Я пошел в ванную. На полках стояли разные флаконы и бутылки, на табурете лежал халат. Над ванной на распялке висела торопливо простиранная ночная рубашка. В биде почти до самых краев стояла покрытая мыльной пеной вода, и в ней мокли несколько пар чулок. От их вида меня затошнило. Едва сдерживая рвоту, я вернулся на кухню. Весь этот интимный беспорядок напомнил мне гостиничные номера далекого прошлого: во Франкфурте, в других городах рядом с так же замоченным нижним бельем моей матери валялись мужские носки, носовые платки, зубные щетки, флаконы с лосьоном для волос. К ванне прилипли волосы. От этого у меня, двенадцатилетнего мальчика, выворачивало живот. По всей Германии и до самого Турина меня преследовал смрад похоти. Я и теперь не забыл его.
Я снова подошел к открытому окну, сел и закурил еще одну сигарету. Интересно, подумал я, что представляет собой женщина, которая в порыве ревности преследовала анонимными телефонными звонками лежащего в римской больнице ректора. Возможно, отвергнутая любовница моего брата или претендентка, чьи претензии на эту роль не увенчались успехом? Кто бы ни была эта женщина, она, должно быть, догадывалась об отношениях между Альдо и женой ректора. Хоть звонки и прекратились, Альдо необходимо предупредить о них до того, как он увидится с ректором. Пожалуй, надо позвонить Джакопо и попросить его передать Альдо, чтобы тот, как только вернется домой, позвонил мне сюда, на квартиру Карлы Распа.
Я перелистал телефонный справочник и нашел номер. Попросил телефонистку соединить меня и стал ждать. Никто не ответил. Либо Джакопо нет дома, либо он в своей комнате. Я положил трубку и снова подошел к окну. Вверх по улице с криками и свистом шла стайка студентов, одетых в маскарадные костюмы и шляпы. Один из них нес в руке палку с привязанным на конце пакетом и совал ее прямо в лица прохожих.
-- Помогите бедным школярам, -- взывал он. -- Любое, даже самое ничтожное даяние есть благо. Каждый дарованный грош поможет какому- нибудь бедному школяру завершить образование. Благодарю, синьор. Благодарю, синьорина.
Проходивший мимо мужчина пожал плечами и что-то бросил в мешок. Подбадриваемая свистом и улюлюканьем девушка поступила так же и, смеясь, скрылась. Студенты веером растянулись во всю ширину улицы. Они остановили спускавшуюся по холму машину, и палка оказалась перед самым носом водителя. Студент раскланялся в знак благодарности и широким жестом сорвал с головы шляпу.
-- Благодарю, синьор. Желаю здравия и счастья.
С пением и криком они прошли вверх по улице и свернули в направлении пьяцца делла Вита. На колокольне рядом с собором пробило двенадцать, и не успели последние удары замереть в воздухе, как их подхватили колокола Сан Чиприано. Во всех уголках Руффано колокола возвестили о наступлении полудня, и я подумал о тех беглецах, которые много столетий назад искали убежища под сенью церковных алтарей. Интересно, если я поступлю так же, найду я защиту или ризничий Сан Чиприано бросит на меня испуганный взгляд и побежит доносить в полицию?
Затем я услышал шаги на лестнице. Открылась дверь. Это была Карла Распа. Она уставилась на меня с немым изумлением.
-- Я как раз решал, -- откровенно признался я, -- остаться мне здесь, в вашей квартире, или искать убежища в церкви.
-- Это зависит от вашего преступления, -- сказала она, закрывая за собой дверь. -- Возможно, вам надо сперва исповедаться.
Она положила на стол сумку и пакет с книгами. Затем смерила меня взглядом.
-- На наше свидание вы опоздали ровно на тридцать шесть часов, -сказала она. -- Час, от силы два, я, куда ни шло, подожду, но потом предпочту найти замену.
Она достала из сумки сигареты и закурила. Затем прошла на кухню и вернулась с подносом, на котором стояли два стакана и бутылка чинзано.
-- Полагаю, вы смылись из опасения потерпеть фиаско. Такое случалось и с молодцами покрупнее. Но я обычно с этим справляюсь. Всегда есть средства и возможности. -- Она разлила чинзано. -- Мужайтесь! -- сказала она. -- Пока не попробуешь, не узнаешь, как это здорово.
Она подняла свой стакан и улыбнулась мне. Большего великодушия мне не доводилось встречать. Я тоже взял стакан и, пока пил чинзано, принял решение.
-- Я здесь не затем, чтобы извиняться за четверг, -- сказал я, -- и восстанавливать утраченную репутацию. Просто я думаю, что меня разыскивает полиция.
-- Полиция? -- переспросила она, опуская стакан. -- Вы что, действительно совершили преступление или только шутите?
-- Я не совершал никакого преступления, -- сказал я. -- Десять дней назад я случайно оказался на месте убийства и подозреваю, что полиция хочет меня допросить.
По моему лицу Карла Распа поняла, что я не шучу. Она протянула мне сигарету.
-- Вы имеете в виду убийство этой старухи в Риме? -- спросила она.
-- Да, -- ответил я. -- В ту ночь, когда ее убили, я дал ей десять тысяч лир. Неважно, почему я это сделал. Утром я узнал про убийство. Нет нужды говорить вам, что я не имею к нему никакого отношения, но я дал ей деньги за несколько минут до этого. Отсюда ясно, что полиция может мною интересоваться.
-- Почему? -- спросила она. -- Разве преступника не поймали? Об этом сообщалось в газетах.
-- Да, поймали. Но он сознается в краже десяти тысяч лир и отрицает убийство.
Она пожала плечами.
-- На его месте я поступила бы точно так же, -- сказала она. -- Это дело полиции. Вам-то что беспокоиться?
Я понял, что надо все объяснить. Я рассказал ей про английских туристок, о том, как водил их в полицию, но не упомянул о своем подарке и на следующий день уехал в Руффано.
-- Зачем вы это сделали? -- спросила она.
-- Потому что я узнал эту женщину, -- ответил я. -- И чтобы окончательно убедиться, приехал сюда.
Она допила вино и, видя, что мой стакан пуст, налила мне еще. В ее манерах почувствовалась некоторая сдержанность.