— Бегает? — спросил Стриж, хлопнув по кузову старушку «Победу».
— Ну а как же! — даже обиделся дед. — Сорок лет за рулем, уж свою-то я всегда налажу. — И он, — старик показал рукой на мотоцикл, — выловил, высушил, опробовал — работает.
— Вас как величают-то?
— Павлом Иванычем кличут все, и ты так зови.
— Слушай, Павел Иванович, ведь не пойдет он на мотоблок, оборотистый слишком.
— А я его через редуктор пущу, мы это дело знаем.
— А сколько такой мотоблок на рынке стоит, Павел Иванович?
— Да мне сам-то мотоблок не нужен, раму я сварил, плуги и культиваторы есть. Мне двигатель нужен.
— Ну, сколько надо на новый двигатель?
Дед, подумав, назвал цифру. Стриж достал деньги и отсчитал нужную сумму. Глаза у Павла Ивановича заблестели удовольствием.
— Илья! — Стриж отозвал в сторону Шикунова. — Вот тебе деньги, съезди на рынок или в магазин, сам должен знать куда, купи мне такую же черную куртку, как у тебя, но размером побольше. — Он сделал движение, словно прятал что-то за пазухой — И красный шлем. Этого хватит?
Он выгреб из карманов все, что нашел, и вручил Илье. У того глаза невольно расширились, подобную сумму денег он держал в руках впервые. Кивнув головой, парень бегом кинулся со двора.
Проводив Илью, Стриж снова обратился к хозяину дома.
— Слушай, отец, у тебя не найдется краски поменять масть нашего красавца?
— Найдем. Да заткнись ты! — прикрикнул он на надрывающуюся в закрытой будке от лая в собаку.
У дедка, похоже, в гараже было все. В одном углу скромно стоял сварочный аппарат, в другом баллоны для газосварки, в третьем компрессор. Стриж с Сергеем, а тот, чувствовалось, был неплохим механиком, быстро сняли крылья. То, что не надо было перекрашивать, а запачкать боялись, замазали солидолом. Павел Иванович между тем принес банку нитрокраски, подключил к компрессору краскопульт. Через двадцать минут все трое разглядывали темно-синий мотоцикл.
— Ну и кто теперь нам что скажет? — обратился к помощникам довольный Стриж. — Дайте для полного счастья нам, Павел Иванович, чуть-чуть черной краски и кисточку.
Получив требуемое, он присел перед номером и аккуратно переправил 3 на 8, букву Л на букву А.
— Полный порядок!
Через полчаса по улицам города неслись четверо типичных «кентавров». Они спешили на вокзал.
21
Влетев на привокзальную площадь, Стриж сразу увидел вишневую «девятку» Семенова. Комитетчик нетерпеливо поглядывал на часы, курил. Он с утра вызывал Стрижа по рации, но тот просто забыл включить передатчик. Лейтенант с недоумением взглянул на подошедшего к нему «кентавра», но, узнав Анатолия, с восхищением присвистнул. "Молодец, вот это маскировочка!"
— Привет! Где они? — сразу начал про дело Стриж.
— Сели в пятый вагон, третье купе.
"Их уже четверо. Кажется, я не прогадал, поставив на него", — подумал Семенов, глядя в спину уходящего
Стрижа.
— Андрей со мной, а вы по обводной дороге к следующей станции, — скомандовал Стриж друзьям, отдавая им шлем.
В вагон они прыгали уже на ходу, и даже не в тот, что надо, а в десятый, в самом конце поезда.
— Куда! — пытался было их не пустить пузатый проводник.
— Отец, от поезда отстанем, мы из третьего!
Переходя из вагона в вагон, долго шли до нужного им пятого. Он оказался купейный, мягкий.
— Девушка, когда следующая остановка?
— Через пять минут, — ответила проводница, разнося чай.
— Подождем немного. — Они вышли в тамбур, чтобы не маячить на глазах у пассажиров.
— Что у тебя с братом случилось? — спросил Стриж Андрея.
— Сел на иглу и сгорел за полгода. Ему было всего шестнадцать.
— А ты как же позволил?
— Я служил в армии.
Помолчали. За окнами замелькали фермы моста небольшой речки. Совсем немного оставалось до станции.
— Пошли! Твоя задача держать этих двоих на мушке, пока я с главным разберусь.
Дойдя до купе, они на секунду задержались: Андрей достал свою пушку, снял предохранитель и кивнул
Стрижу. Тот резко рванул в сторону дверь купе.
Ахмедов, толстый неопрятный человек с громадными мешками под глазами, чавкая, расправлялся с жареной курицей. Второй узбек, поджарый, с узким красивым лицом, лежал на нижней полке. Увидев Стрижа, он вскочил, но, получив хороший удар в челюсть, опрокинулся на диван и тихонечко сполз на пол головой под стол. Сзади, над ухом Стрижа, упругим толчком негромко бухнул пистолет Андрея. "Как шампанское", — мелькнула мысль в голове у Стрижа. Сверху, со второй полки, раздался хрип, и на стол упал пистолет, бессильно свесилась рука. В довершение всего прямо на лысину ошалевшего толстяка закапала алая кровь.
— Где деньги?
— Слушай, ты что, с ума спятил? Мурай-ага тебя за яйца подвесит!
Ахмедов, очевидно, подумал, что это люди Мурая, но Стриж резкой пощечиной выбил из его головы подобную мысль.
— Ну, быстро!
— Там, там все! — побледневший Ахмедов кивнул на противоположную полку. До него наконец дошло, что происходящее серьезно и может кончиться лично для него очень и очень плохо. Хотя его никто не просил, он сидел подняв руки, толстые, лоснящиеся от жира пальцы дрожали. На лысину все капала кровь, Ахмедов старался увернуться от нее, но отодвинуться подальше боялся.
Стриж поднял сиденье, достал большой черный чемодан с белой металлической окантовкой.
— Ключи!
Ахмедов поспешно протянул ему маленькие хитроумные ключики. Повозившись, Стриж откинул крышку.
Чемодан был полон денег. Большинство купюр были рублевыми, но хватало и зеленых пачек со строгим джентльменом в парике. Захлопнув крышку и закрыв замки, Анатолий двинулся к выходу. Обернувшись на пороге, он напоследок бросил толстому, смертельно перепуганному человеку, с головы до пят перепачканному чужой кровью:
— Не приезжай больше сюда, не к кому. Еще тебя увижу — убью!
Не спеша вышли в тамбур. Поезд тормозил, уже показался вокзал. Они сами открыли дверь, спустились на подножку. В эту же секунду на перрон ворвались два стремительных синих мотоцикла. Стриж махнул парням рукой. Тут за его спиной опять приглушенно бахнул пистолет, что-то упало.
— Проблемы?
— Да второй очухался, — спокойно ответил Андрей.
Спрыгнув на ходу, они уселись за спинами друзей и уже трогались, когда Андрей выстрелил снова. Стриж с недоумением оглянулся и увидел, как из соседнего вагона на землю падает пистолет и заходится криком толстый усатый милиционер-узбек, сжимающий левой рукой окровавленную кисть правой. Когда они вырвались на автостраду, Стриж обернулся и показал Андрею большой палец. Свою задачу тот выполнил сполна и отлично.
22
Вечером к Мураю пожаловал господин подполковник. Арифулин был зол. Движения его казались резкими и порывистыми, узкое, красивое лицо дергалось.
— Вы что тут, совсем охренели? — начал он без предисловия, наливая себе рюмку «Посольской». Хлопнув ее, продолжил разнос: — Мне уже из центра звонят: что у вас там за иллюминация на всю Волгу? Семь человек пришлось веником сметать, одного мать родная не узнает, зажарился, как каплун. Еще одному придурку в катере полчерепа осколком снесло. Смех. Воюешь, да? А мне расхлебывать. Того и гляди чрезвычайное положение придется объявлять. О чем думают твои «кентавры» хреновы?
Говоря все это, он мотался как заводной по нелепому парадному залу дома. Местный архитектор раболепно втиснул сюда все, что пожелал хозяин: и громоздкий, нещадно чадивший и поэтому неиспользуемый камин, и легкие, авангардные кресла, и широченный диван. Так как стандартные бетонные плиты не перекрывали всего потолка, а зал, по требованию Мурая, должен был быть во весь этаж, то в середине потолка торчала двухтавровая железная балка, стыдливо прикрытая с обеих сторон двумя рядами хрустальных люстр. В небольших простенках между широкими и высокими, почти от пола до потолка окнами Витька Павленко сделал необычные, с витой резьбой полочки для фарфора и стеклянные для хрусталя. Периодически все это билось, крушилось и ломалось во время бесчисленных загулов и столь же методично восстанавливалось сначала самим Витькой, а потом, когда он вышел в тираж, другим умельцем. Мурай упорно стремился к тому, чтобы не было никаких изменений в привычной ему обстановке. Витька же вырезал и бесподобные рамы бесчисленных зеркал, придумал и соорудил хитроумные гардины с тремя рядами штор. Когда пьянки заходили слишком далеко, осторожный Бачун закрывал окна тяжелыми бархатными портьерами. Сейчас же, под вечер, заходящее солнце золотило ажурный тюль и отражалось в зеркалах, переливалось бриллиантами в хрустале люстр.