Она также бесшумно покинула галерею, как и проникла туда, надеясь, что к утру высохнут лужи воды, которые она оставила. Лада остановилась перед машиной и, внезапно, запрокинула голову и раскинула руки в стороны. Дождь бил ее по лицу и струился по всему телу, но она чувствовала только одно - свободу.
Лада проснулась, услышав чьи-то шаги в своей пустой квартире. Она бесшумно зашла в гостиную и обнаружила ребенка стоящего перед ее незаконченной картиной с кисточкой в руках. Игорь умудрился достать со шкафа краски и набор кистей и теперь старательно исправлял ее работу. Он был всецело погружен в творческий процесс и не заметил, как Лада сзади подошла к нему.
- Ты что наделал? - спросила она ребенка.
Игорь резко обернулся и вздрогнул. Его рука с кисточкой замерла, уткнувшись в холст, и фиолетовая краска жирным пятном стала растекаться по картине.
Лада разозлилась. Она хотела дать мальчику подзатыльник и уже занесла руку, но его взгляд остановил ее. На нее испуганно смотрели эти черные угли глаз, в них было что-то гипнотическое, неестественное. Из кухни прибежала Вероника. Она не успела разложить привезенные с собой продукты, поэтому появилась в комнате с банкой варенья и полупустым пакетом, повисшем на руке. Она громко воскликнула, увидев испорченную картину, подошла к сыну и присела рядом с ним на корточки.
- Игоречек, зачем ты это сделал? Ты не представляешь, как этим расстроил свою тетю. Она ведь так старалась, потратила много сил на работу. А ты все испортил. Зачем?
Мальчик смутился. Он стоял и смотрел в пол, было видно, что слова матери растрогали его. Она обняла его за плечи и опять сказала:
- Зачем ты испортил картину? Ты понимаешь, что ее уже заново не нарисуешь. Тетя не сможет исправить ее после тебя. Она пропала. И это ты виноват.
Ребенок поднял голову и посмотрел на Ладу.
- Прости меня. Я так больше не сделаю, - его покрасневшее лицо выражало жалость.
- Ладно. Не сделай, - сказала Лада и тоже приобняла его.
В нем уже проявлялась эта странная энергия, которая была в ней самой. И она заранее переживала за него - он также не сможет найти себе места, как и она; также ему будет неспокойно и ничто не сможет удовлетворить эту натуру до конца. Но жить ему будет интересно. Может, в этом и есть смысл.
- Почему меня не предупредили? Я бы для вас что-нибудь приготовила, - спросила Лада.
- Зачем готовить? Я столько всего привезла.
- Ну, как там жизнь?
- По-старому. Те же темы для разговоров, те же вкусные фаршированные перцы.
- Что насчет твоего развода?
- Смирились. Почему ты мне не сказала, что звонила им и просила не капать мне на мозги? Они там такие испуганные сидят. Говорят: «Лада нас уже предупредила. Дело твое. Мы не вмешиваемся».
- А, я как-то забыла. Что рассказывали нового?
- Рассказывали про твоего бывшего парня. Рому еще помнишь?
- Что там с ним?
- Поругался с родителями, в долгах, работы нет. В общем, у него все не гладко. Кстати, и мой бывший промелькнул. Говорил, что может помогать деньгами. Пусть помогает, но встречаться с ним не хочу. Не то, что у меня остались к нему какие-то эмоции, скорее наоборот: он мне настолько неинтересен, что не хочется тратить время.
- Это правильно. Никогда не надо себя заставлять.
Картина ярким пятном маячила на фоне светлой стены. Искусственный свет выделял теплые оттенки и скрывал в ней все холодные краски, глянцевыми бликами пестрели фиолетовые мазки. Фиолетовыми были крупные бабочки, летающие над полем колосящейся пшеницы, и это выглядело несуразно. Но именно этой несуразностью картина подкупала: в ней было нечто большее, чем просто кич, в ней был вызов статичности. Ощущение полета воспринималось не через ветер, гнущий колосья к земле и не через порхающие крылья, а через этот любопытный контраст бежевого и сиреневого, который придавал изображению динамику. Лада рассматривала полотно, то подходя ближе, то отходя почти к центру зала. Она не хотела выставлять эту работу, но Вероника сказала, что в ней так много жизни, что она должна появиться в коллекции. В этот раз для ее работ отвели достаточно просторный зал, где они могли выставляться почти целый квартал.