На полу светлый ковровый настил, и стены тоже светлые. Небольшая квадратная комната: ни стульев, ни столов, ничего такого жилого не было. Какой-то пустой кубик. «Подождите», – сказал водитель и удалился в неприметную дверь. Серафим потоптался на месте и увидел, что оставляет следы на светлом настиле. И подумал, что водитель-то следов своих не оставил. «Так он же на машине, – объяснил себе это факт Серафим, – а я на метро тащился, на автобусе». И он подумал, что нарочно сегодня выпал снег, и его следы у подъезда подцепят и заморозят в холодильнике, а после будут подавать вместо мороженого, потом отпечатают, вырежут и повесят на стенку вместо панно.
Пока он так сам с собою шутил, время незаметно прошло. А сколько прошло времени – неизвестно, поскольку часы Серафим не носил – он не видел в этом надобности. «Друммонадова эолка, – вспомнил он, – пишется через два «м». А что это за эолка и почему она друммонадова, он понятия не имел. Внутренняя дверь тихо приоткрылась, и водитель поманил его за собой – так именно дети делают рукой, «мол, иди сюда». И он пошел. Проследовал за водителем по коридору, довольно обшарпанному, чувствуется, его еще не привели в порядок.
На стене висел огнетушитель, стоял бак, на нем было написано «питьевая вода», такие баки стоят в каких-нибудь захолустных гостиницах. И водитель привел его в небольшую комнату. Там стоял старый канцелярский стол, каких-нибудь пятидесятых годов с порванными в нескольких местах зеленой суконной обшивкой, и в черных пятнах. Перед ним какой-то обгрызенный деревянный стул и в углу еще один такой же. На единственном окне решетка, одна половина окна заклеена белой бумагой. На подоконнике в банке стояла засохшая ромашка. «Подождите здесь», – сказал водитель и вышел. Серафим услышал за дверью тихий разговор, но что именно говорят, понять было трудно. Серафим сел за стол. Деревяшка стола раскорябана перьевой ручкой – это были телефонные номера. Потом перочинным ножичком выцарапаны чьи-то инициалы, просто набор цифр, потом цветок, потом животное, типа наскального, какое-то непропорциональное. Ведь это трудно накарябать ножичком, а на скале камнем карябали, тоже трудно, может, поэтому они такие непропорциональные зверюшки на скалах. Ему тоже захотелось что-нибудь накарябать. Но из острых предметов в кармане нашелся только ключ. И он попытался нарисовать кружок, но кружок получался кривой. За этим занятием его и застал – Султан.
Он – Султан бесшумно вошел в комнату. Он дотронулся до плеча Серафима, и Серафим не вздрогнул. Не испугался, но поскольку он сидел на стуле, а Султан стоял у него за спиной, Серафим посмотрел на Султана снизу вверх.
Улыбка у Султана была прелестна как у восточной девушки. В ней было что-то одновременно и дикое и стыдливое, но когда он улыбнулся еще шире, улыбка сделалась не такой уж стыдливой, а скорее вызывающей, а когда он засмеялся, и что-то такое проделал языком, как ящерица, как будто поймал мошку, то неожиданно для себя Серафим встал, отошел в сторону и нахмурился. Но когда он опять взглянул на Султана, тот улыбался так кротко, а глаза его были потуплены. Серафим тоже улыбнулся, а улыбка у него была дурацкая, как у младенца, который радуется предмету, который видит впервые, потому что совсем не понимает назначение этого предмета.
Султан протянул Серафиму руку и сказал: «Султан». Говорил он, кстати, с обычным восточным акцентом Серафим пожал эту маленькую холеную ручку, которая утонула в его лапе. И если бы Серафим покрепче сжал ее, то ручка бы хрустнула. Но ему сейчас и не пришло в голову хрустеть этой ручкой.
– познакомьтесь, – сказал Султан, – это мой помощник, товарищ Т.
Серафим оглянулся и увидел, что на стуле сидит тот самый водитель, который вез его.
Тов. Т встал, и они встретились посреди комнаты и пожали друг другу руки, а Султан куда-то испарился, словно его и не было,
– некоторые формальности, – сказал тов. Т, – вот анкета, заполните.
Серафим написал свой адрес, фамилию, имя, отчество, номер паспорта, что он женат и что у него есть дети.
– вот здесь – имя вашей жены, – сказал тов. Т, – напишите. Тов. Т даже не ожидал от Серафима такого упорства. Но Серафим наотрез отказался писать Гульгуль.
– нам известно имя вашей жены, пишите, – и тов. Т подошел к Серафиму вплотную. Серафим отложил ручку, встал и направился к выходу.
Тов. Т подошел к нему и совершенно по-дружески сказал;
– не стоит беспокоиться.
Серафим сел.
Немногословный тов. Т сказал вот что: «ваши способности нам известны, я буду диктовать, вы записывать, начнем работать».
Начали.
Сначала тов. Т прохаживался по комнате. И у него под ногами скрипели доски. В одной половине незаклеенного окна стояла зима, там были на стекле морозные хвостики от снежинок.
– совсем не так, как снег.
«Александр Павлович Сучкин», – сказал тов. Т.
И Серафим так и написал, как продиктовал тов. Т.
«он вот что решил сделать, этот Сучкин Александр Павлович – решил отправиться в мир иной. Но каким образом?» И тов. Т опять стал ходить по комнате. Остановился у окна, пощипал бумагу, которая закрывала половину окна, сорвал кусочек бумаги, скатал шарик и пульнул им в угол.
Александр Павлович Сучкин захотел быть убитым».
– он захотел, чтобы его убили? – спросил Серафим.
– он, конечно, захотел, – сказал тов. Т. – то есть не хотел сам себя убивать, но чтобы это кто-нибудь взял на себя. Взял бы его да и убил.
– что бы вы сделали на его месте? – спросил тов. Т.
– ну я бы… – сказал Серафим – я бы, наверное …я бы...
– вот и я тоже я бы…
– а он? – спросил Серафим.
– Александр Павлович Сучкин нашел человека, которому предложил себя убить. Но при одном условии – Александр Павлович Сучкин не должен знать, в какой именно час, где и когда он будет убит. Чтобы киллер гонялся за ним, как самая настоящая смерть, а он бы убегал от нее, и в какой-нибудь миг смерть бы настигла его.
Началась охота.
В первый же день Александр Павлович спрятался – просидел дома, выключив телефон. На следующий день он тоже скрывался, плотно занавесив шторы у себя дома. С опаской выходил на улицу, а в последний день не выходил совсем. Он решил, что несколько дней роли не играют – всегда успеет умереть. Он все время чувствовал присутствие киллера. И даже назначил себе срок – пусть он погибнет в день защитников отечества – 23 февраля в «День советской армии». В это утро он побрился, надел чистую рубашку, выпил рюмку коньяка, выкурил сигарету, словом, совершенно был готов к смерти. Открыл шторы и разгуливал у окна. Но ничего не происходило. Он вышел на улицу, уверенный, что за ним следят. Доехал до станции метро «Тверская» и Петровским бульваром пошел к Цветному бульвару. Было даже не морозно, а скорее ветрено и промозгло. Около пяти вечера. На бульваре попадались люди, город был вполне оживлен. Он пересек Цветной бульвар, нашел маленький дворик, как кубик с открытой крышкой в небо. Дворик был пустой, стояла скамейка и несколько деревянных бочек. Одно строение было нежилым, там, в темноте разгуливал ветер. Александр Павлович прислонился к бочке и подождал смерти. Но смерть за ним не шла. Он стал довольно нервно прохаживаться по дворику. Повернулся грудью к нежилому строению, откуда так удобно смерти было бы настичь его. Но смерть все не шла.