К тому времени у достопочтенного Пуадебара помимо его миссионерской деятельности появилась и новая. На его родине, родине Вольтера и Анатоля Франса, многие скептически относились к предложению какого-то иезуита прослеживать древние цивилизации с самолета. Это считалось фантастикой в духе Жюля Верна. Рассеять атмосферу откровенного скептицизма удалось лишь после того, как президент Французской академии надписей, оценив достижения Пуадебара, во всеуслышание заявил: «Самолет стал одним из самых эффективных орудий археологии».
Пуадебар никогда в этом не сомневался; для него это было очевидно. А спорить о том, кто первым пришел к такому заключению, казалось ему бессмысленным. Основные принципы аэронаблюдения давно уже были выработаны в военной авиации. И совершенно естественно, любой воздушный разведчик применял их, пролетая над пустынными равнинами, где некогда процветали центры древних цивилизаций, Даже если его самого вовсе не занимали ни история, ни археология, при полном отсутствии воображения он не мог не заметить характерных примет этого пейзажа и не попытаться хотя бы мысленно воссоздать объединявшую их сложную систему.
Пуадебар писал: «Все мы, кто летал во время войны над пустынными районами Азии, Египта, Македонии, Месопотамии или Персии, несли в себе зерна 96 нового метода исследований и только ждали благоприятного случая, чтобы они смогли взойти и расцвести».
В то время Пуадебар не знал, что у него уже были предшественники на Ближнем Востоке. И даже в Индии. Директор Государственного археологического отделения в Джайпуре еще в 1923–1924 гг. сообщал об изучении с воздуха пятидесятимильной полосы вдоль старого русла реки в Пенджабе. А в Сирии аэронаблюдение использовалось археологами с начала французской оккупации. Примером тому может служить аэрофотосъемка Дура Эуропос, знаменитого эллинистического форпоста в долине Евфрата, обнаруженного английскими солдатами в конце первой мировой войны.
Но во всех этих немногочисленных случаях воздушная разведка только помогала археологам, которые вели раскопки: она практически не давала им ничего нового.
Заслуга Пуадебара заключалась в том, что в Сирии он преодолел этот барьер. Он открывал погребенные руины незримых или почти исчезнувших с лица земли городов, систематически обследовал весь район и, наконец, чтобы довести свою миссию до конца, разработал соответствующую систему аэронаблюдений.
Лишь в конце 1927 г. Пуадебар узнал о Кроуфорде и его исследовательских полетах. До этого он был знаком лишь с опытом своего соотечественника Л. Рея в Македонии во время первой мировой войны. Но к этому времени Пуадебар уже разработал собственные методы. Вряд ли стоит говорить о том, что условия для археологических аэронаблюдений в сирийских степях весьма отличались от тех, в которых работал Кроуфорд на зеленых, умытых дождями полях Англии.
То, что они пришли, в сущности, к одним и тем же выводам, доставило отцу Пуадебару огромное удовлетворение. Подобно Кроуфорду, он самостоятельно оценил преимущества бокового освещения в утренние и вечерние часы, когда длинные тени выделяют малейшие неровности почвы. Точно так же он уловил различие в окраске растительности над погребенными сооружениями и понял, что растительность служит не только самостоятельной приметой, но одновременно усиливает эффект горизонтального освещения.
Пуадебар изучал различные виды дикорастущих трав, а не культурных злаков. Но в целом его выводы совпадали с замечаниями Кроуфорда о травяных приметах. В степях они проявляются два раза в год. В период осенних дождей, когда все вокруг покрывается зеленью чуть ли не за одну ночь, цвет растительности, там, «где под землей таятся развалины, светлее: влагопроницаемость здесь меньше, или растения угнетены из-за того, что под их корнями постепенно растворяется известь древних стен. А там, где некогда были углубления — канавы, рвы, старые булыжные мостовые, цвет растений гораздо темнее. Достаточно углубления всего в несколько сантиметров, чтобы в этом месте повысилась влажность почвы».
Подобные же явления можно наблюдать в самом начале весны. В первые жаркие дни солнце сжигает молодые ростки за несколько недель: на цветовую окраску растений влияет подпочвенная среда.
Отец Паудебар любил ссылаться на некое «актиническое» (от актинеза — «фотосинтез») свойство почвы, позволяющее зафиксировать на фотопластинках погребенные развалины, которые невозможно увидеть невооруженным глазом даже с высоты. Пионеры английской воздушной археологии никогда не приписывали явления такого рода мистике. Но если говорить попросту, Пуадебар, по-видимому, хотел подчеркнуть, что цветовые различия самой почвы и растительности над потревоженной когда-то землей гораздо резче, чем может воспринять невооруженный человеческий глаз. Сам он непрестанно экспериментировал со всевозможными оптическими приспособлениями. Он пробовал различные светофильтры, объективы и фотоаппараты, зачастую многократно снимая с высоты один и тот же объект, и с не меньшим энтузиазмом испытывал всякие специальные эмульсии для покрытия фотографических пластинок. Скромные британские труженики исходили из того принципа, что человеческий глаз видит так же, как фотоаппарат, если не лучше, а потому не ожидали от повышенной чувствительности фотоматериалов никаких чудесных откровений. В этом смысле французский священник оказался гораздо прозорливее англичан. По сути дела, именно он стал одним из пионеров фотосъемки в инфракрасных лучах. На все эти оптические эксперименты Пуадебара, несомненно, натолкнуло пылающее, слепящее солнце Сирии, дающее необычное освещение.
Атмосферные особенности этой засушливой субтропической страны ставили перед ним новые задачи, с которыми английские аэронаблюдатели никогда не сталкивались. Например, беловатая поверхность пустыни отбрасывала исключительно резкий, слепящий свет. Или еще хуже: отдельные участки лавы вообще отражали солнечные лучи, как зеркала. К этому следует добавить вездесущий песок, который так смазывал изображение, что порой ярко окрашенный пейзаж превращался в загадочную картинку мутных пастельных тонов. Кроме того, пылевая завеса, поднятая песчаными бурями, все время менялась под влиянием водяных испарений от ближайших оазисов и воздушных завихрений, возникавших у поверхности в самое жаркое время дня. Все эти осложнения словно бросали вызов Пуадебару и его оптическим изобретениям. И он нашел выход. Пуадебар обнаружил, что со всеми этими атмосферными помехами можно справиться, если вести вертикальную аэрофотосъемку с небольшой высоты ближе к вечеру. Однако это был обходный маневр, и он его не удовлетворил. К тому же аэронаблюдения местности с утренними или вечерними тенями не позволяли ему зафиксировать все необходимые приметы. И тогда Пуадебар изобрел другую технику съемки — «против света», которая, казалось бы, противоречила всякому здравому смыслу, однако помогала сводить до минимума помехи от пылевых туманов, чего не давали никакие другие приспособления.
Вкратце эта техника сводилась к следующему: около полудня, когда верхнее крыло биплана становилось как бы защитным экраном, Пуадебар вел съемку практически прямо против солнца, направляя фотоаппарат вниз под косым углом. Он использовал специальные ортохроматические противоореольные пластинки без светофильтров. Результат был потрясающим! Блики от песка и водных паров почти исчезли. А тени от древних развалин выглядели на снимках резкими, очень черными. Во время одного экспериментального полета над пустыней к северу от Евфрата Пуадебару удалось проследить древнюю дорогу на протяжении около 60 километров, «хотя ранее ее не могла обнаружить ни одна наземная или воздушная экспедиция». Позднее, в 1936 г., метод съемки «против солнца» был с успехом применен им в Алжире.
Со временем Пуадебар внес в свою технику всевозможные усовершенствования. В первых своих опытах он предпочитал вести съемку с большой высоты, примерно с 8000 футов, но постепенно снизился до 1000 футов — эту высоту он считал оптимальной. Полеты на высоте 3000 футов производились им только для общей разведки и для проверки предыдущих, обычно частичных наблюдений. Однако Пуадебар никогда не придерживался шаблона. Во время одной достопримечательной кампании он проследил важный древний путь от Дамаска на протяжении 150 миль и при этом почти ни разу не поднимался выше 80 футов! В другой раз он обнаружил древнюю дорогу, некогда связывавшую Пальмиру с Хитом, с высоты 1200 футов. Она предстала перед ним как лента, обрамленная двумя черными линиями. Но когда самолет пошел на снижение, эта дорога, к великому удивлению Пуадебара, начала постепенно исчезать и наконец совсем скрылась из глаз. Еще в одном случае, при полете на небольшой высоте, Пуадебар увидел римскую придорожную стелу. Он попросил пилота снизиться до каких-нибудь 15 футов. И когда они пролетали над стелой с едва вращавшимся пропеллером, Пуадебар успел прочесть греческую надпись, в которой указывалось время постройки и назначение этой доселе неизвестной дороги. В ней содержалось также благодарственное посвящение от сената и народа Пальмиры некоему Соадосу, по-видимому покровителю караванных торговых путей. Время постройки относилось к царствованию римского императора Антонина Пия, правившего во II в. н. э.