Пуадебар никогда не возводил свой метод в догму. Он полагал, что для аэронаблюдения не существует всеобъемлющего свода правил. По его мнению, каждый исследователь должен сам выработать свой метод, опираясь на личный опыт, так как в каждом отдельном случае, в каждом новом районе возникают свои специфические проблемы, требующие индивидуального подхода. Так, в Северной Сирии, которая географически примыкает к Месопотамии, где Пуадебар вел свои первые исследования, «воздушные ямы и токи горячего воздуха не позволяли в определенные часы дня выдержать заданную высоту полета; миражи и световая рефракция большую часть времени мешали точно определять расстояния и размеры объектов, и, наконец, смерчи, вздымающие облака пыли, делали невозможными наблюдения и фотосъемку с большой высоты».
Таким образом, к каждому полету необходимо тщательно готовиться. Прежде чем подняться в воздух, наблюдатель должен подробно изучить топографию, а также историю участка, который он собирается исследовать. Пуадебар превратил фотограмметрию в настоящую науку. Во время полетов он всегда держал под рукой в своей «летающей обсерватории» планшеты с картами, чтобы сразу наносить замеченные памятники. Он разработал собственный метод превращения аэрофотоснимков в точные карты нужного масштаба, что позволило впоследствии проводить по ним наземные работы. Для обмера вновь открытых объектов на не нанесенной на карту местности, где не было надежных геодезических ориентиров, Пуадебар использовал второй, сопровождающий самолет, который приземлялся. Размеры его были известны, поэтому он служил ориентиром для определения размеров всех других объектов на аэрофотоснимке, например для определения ширины засыпанной дороги, которая просматривалась только с высоты.
Пуадебар однажды сказал, что в идеале каждый исследователь должен сам уметь управлять самолетом, наблюдать, рисовать, делать записи и фотографировать. Но поскольку такая акробатика практически невозможна, остается пойти на разумный компромисс, а именно: найти такого пилота, который бы отлично знал район и был не просто опытным летчиком, а энтузиастом, увлеченным древностями не менее страстно, чем его пассажир. Пуадебар считал, что в этом отношении ему необычайно везло: он почти всегда находил среди летчиков французских ВВС подобных энтузиастов. Когда читаешь его многочисленные воспоминания, статьи и книги, повсюду находишь слова восхищения и признательности этим людям, которые с таким искусством несли его на крыльях над древними ландшафтами Ближнего Востока, проникали без колебаний на опасные территории, опускались на неровные, незнакомые площадки, где не было и намека на взлетную полосу, и зачастую значительно дополняли собранную наблюдателем информацию, потому что великолепно знали местную топографию.
В 1929 г. Пуадебар написал некролог на смерть такого пилота, погибшего в катастрофе. И в нем задолго до того, как романтика полетов сделалась литературной модой, он с волнением вспоминает о прекрасных узах дружбы тех, кто летал вдвоем «в ослепительном свете пустыни».
В конце 1926 г., едва оправившись после разочарования, постигшего его в полевой экспедиции, Пуадебар выбрал район в верхнем бассейне Евфрата, к югу от древнего укрепленного города. Ниссибин, где, согласно античным текстам, римляне имели военные придорожные посты. Здесь Пуадебар сделал свои первые аэрофотоснимки. Предварительное, наземное обследование не дало никаких результатов, но теперь с самолета он обнаружил многочисленные военные лагеря времен Византийской империи. На снимках, сделанных с высоты 3000 футов, ясно выделялись их стены. Год спустя он снова пролетал над этой же местностью и обнаружил укрепления и замок. Полет происходил через несколько часов после первого осеннего дождя. Сложный орнамент из более светлой растительности появился на углах, как раньше считали, бесформенной земляной террасы и безошибочно очертил башни замка. Пуадебар пришел в восторг! Впоследствии, когда он начал здесь раскопки, оказалось, что все сооружение погребено под слоем песка толщиной в целый ярд. И здесь наземный наблюдатель не смог бы ничего даже заподозрить, если бы не свидетельство аэрофотоснимков.
Дальнейшие открытия следовали одно за другим; они были так многочисленны, что всех не перечислишь. Уже в 1927 г. Пуадебар помимо Северной Сирии с ее месопотамскими форпостами обратил внимание на другие районы, необходимые для воссоздания общей картины проникновения римлян. В мае 1927 г. он совершил специальный полет над базальтовыми горами к востоку от Дамаска. Здесь, на краю вулканического кратера, он нашел место, откуда начиналась первостепенная по значению Дорога Диоклетиана на Пальмиру. Во время следующих полетов в том же году Пуадебар уточнил подробности конструкции этой военной дороги, ее протяженность и отыскал все ее сторожевые башни. В 1928 г. новая экспедиция на север страны вдоль Хабура позволила ему воссоздать точный план всего разрушенного византийского города Таннурина. Этого до него не смог сделать ни один исследователь. На правом берегу Хабура Пуадебар нашел большую сторожевую башню, известную по описаниям историка VI в. Прокопия, с тех пор она считалась потерянной.
Главной целью всех этих исследований были римские и византийские сооружения, так как Французская академия надписей, которая финансировала все экспедиции Паудебара, поставила перед ним задачу выявить все римские древности в этом восточном районе империи. Однако Пуадебар не оставался равнодушным и к прошлому других народов. Он остро ощущал присутствие предшественников римлян — хеттов и ассирийцев, чьи сооружения римские градостроители и военные инженеры зачастую просто включали в свои планы. Но одна из дорог оказалась невероятно древней во время наземной экспедиции Пуадебар натолкнулся на кремневые орудия каменного века.
Проверять направление этих дорог в полевых условиях было далеко не просто. Рытье траншей требовало большого труда и времени. А пески порой ни за что не желали выдавать свою тайну наземному наблюдателю. Тогда оставалось последнее, поразительно эффективное средство — верблюды! Достаточно было пригнать караван верблюдов на избранный участок, и корабли пустыни тотчас же вытягивались в цепочку вдоль скрытой под песками дороги. Пуадебар был поражен такой невероятной верблюжьей прозорливостью, которую, впрочем, заметил еще римский писатель Вегеций. В одном из своих произведений он говорит, что эти животные, по-видимому, обладают природным инстинктом следовать теми же путями, что и их давно исчезнувшие предки.
Дороги, эти жизненные артерии военного проникновения и колонизации, с самого начала стали лейтмотивом исследований Пуадебара. Однако постепенно перед ним вырисовывалась более широкая и значительная цель, которую можно в общих чертах определить одним римским термином «лимес». Само по себе это слово имеет несколько значений, прекрасно отображающих, как развивалась и углублялась цель исследований Пуадебара в сирийской пустыне. Первоначально оно означало просто дорогу римской армии в завоеванной стране. Но постепенно такая дорога превращалась в укрепленную линию вдоль границ. Правда, опа еще не была настоящей постоянной пограничной линией. По сути дела, земли, завоеванные во времена республики, не имели постоянных укрепленных границ, и Линия Мажино вряд ли пришлась бы римлянам по вкусу. Лишь позднее, при Августе, во времена империи, пограничные базы наступающей армии постепенно превратились в долговременные укрепленные позиции для защиты от варварских нападений. Но даже тогда лишь в отдельных местах были воздвигнуты такие укрепления, как Стена Адриана или Вал Антонина в Северной Британии и аналогичные валы в Западной Германии и в Добрудже.