Таким образом, плановые аэрофотоснимки позволили Брэдфорду создать археологическую карту, на которую он наносил следы объектов до того, как полевые экспедиции приступали к своим утомительным поискам на «обезображенной» земле. Самые подробные карты того времени ничем не могли помочь. Их масштаб был слишком мал: 1: 25 000 (около 2,5 дюйма на 1 милю). Кроме того, они все устарели и изобиловали неточностями.
Брэдфорд и Уильямс-Хант выбрали для своих разведывательных полетов легкий моноплан «Файерчайлд». Этот самолет привлек их высоким расположением крыльев, не ограничивающим поле зрения наблюдателя. Он был не слишком быстрым, зато маневренным, а главное — в нем хватало места не только пилоту и фотографу, но и наблюдателю, который мог наносить на карту фотографируемые объекты.
В первые свои вылеты два английских офицера осмотрели с высоты около 3000 футов почти всю Тавольере, не делая никаких аэрофотоснимков. Само собой разумеется, сначала важнее всего было определить наличие, характерные особенности и размещение погребенных под землей древних объектов. По едва обнаружив интересные данные и освоившись с ними, друзья начали делать перспективные снимки особо выделявшихся растительных примет на полях. По словам Брэдфорда, они использовали в основном метод майора Аллена, т. е. снимали ручной широкоформатной фотокамерой с восьмидюймовым фокусным расстоянием с высоты от 1000 до 1500 футов. Разница заключалась лишь в том, что вместо фотопластинок у них была фотопленка.
После завершения общей серии плановых аэрофотографий пришлось снова вернуться к перспективным для уточнения деталей на наиболее обещающих участках, выявленных плановыми снимками.
Но независимо от техники съемки — плановой или перспективной — открытия, сделанные Брэдфордом и Уильямсом-Хантом, превзошли все ожидания. Оправдались самые смелые надежды. Тавольере оказалась поистине землей обетованной для воздушных археологов: растительность выдала им все ее скрытые сокровища, причем каждая эпоха оставляла здесь свой след. Трудно было представить себе и более благоприятное сочетание физических факторов. Брэдфорд вспоминал: «Когда мы впервые пролетали над особенно характерными участками, мне порой казалось, что все эти ярко очерченные канавы и ограды, проплывавшие далеко внизу, — свидетельства современного земледелия. Но когда несколько лет спустя я провел там раскопки, оказалось, что они принадлежат к эпохе неолита — не ранее 2000 г. до н. э. Иными словами, мы нашли поселения первых земледельческих общин в Италии».
Это замечание предваряет конкретные результаты исследований Брэдфорда и Уильямса-Ханта в области доистории Италии, о чем пойдет речь ниже. Однако и его достаточно, чтобы выделить Северную Апулию как исключительно благодатное поле для воздушной археологии — по природным условиям и по особенностям общественного развития, чем она все время напоминала Брэдфорду Уилтшир. Благодаря этим двум особенностям аэрофотосъемка смогла и здесь и там проявить свои чудесные качества. Одной из них было бы недостаточно: иначе прерии Южной Америки или густо усеянные историческими памятниками европейские области, такие, как Кампания или Аттика, представили бы аэронаблюдателю не менее разительные свидетельства. Следует признать, что у воздушной археологии помимо многочисленных преимуществ есть и свои недостатки, ограничивающие ее возможности.
Равнина Фоджи изобиловала злаковыми и прочими растительными приметами. Однако не следует думать, что она была «открытой книгой» для любого воздушного наблюдателя, который взирал на нее при неверном утреннем или вечернем освещении в конце весны или в начале лета. Без предварительного ознакомления с особенностями древних сооружений смысл этих примет и даже само их наличие могли полностью ускользнуть от непосвященного аэронаблюдателя. Чтобы извлечь максимум сведений из случайных находок и приступить к систематическому анализу всего ландшафта, специалист должен знать все об изучаемом районе: его физическую географию, историю и даже современных обитателей. Только с помощью подробных и достоверных знаний он, может быть, сумеет проникнуться «духом» этой земли, увидеть благодаря своей технике нечто многозначащее, не обычное, а отступающее от нормы, отличить современное или недавнее от давно покинутого, расшифровать основные приметы различных эпох, выяснить их значение в данной среде и, наконец, разглядеть не только жалкие остатки земляных работ, а всю культуру наших предков с ее своеобразной экономикой. Только тогда он будет способен восстановить погребенный ландшафт и историю народа, который здесь жил, со всеми сменами цивилизаций'— от их начала на далекой заре человечества и до наших дней. Этих принципов уже зрелой воздушной археологии Брэдфорд неукоснительно придерживался в Апулии. В его работе строгая педантичность ученого сочеталась с чутьем художника. О его эстетической восприимчивости говорит хотя бы такой набросок изучаемого ландшафта: «Сегодня Тавольере вызывает чувство необозримости земли и неба, и однообразие свободного полета нарушает лишь цепь синих гор, замыкающих горизонт, которая придает всему пейзажу интимность и надежную замкнутость. Да еще — яркость света и красок, резкие контрасты зимних холодов и летней жары, прелесть короткой весны и ее постепенное перерождение в осень и морское побережье, которое так радует глаз после выгоревшей, голой равнины. Все это и другие характерные черты Апулии прекрасно отображены на многих средиземноморских рисунках Эдварда Лира. Суровый и вместе с тем бодрящий ландшафт… В основе своей здешние условия были самые подходящие, нужно было только умело их использовать. А поселенцы времен каменного века, так же как на равнине Фессалии, ясно видели, какие выгоды они представляют для примитивного земледелия».
Однако настоящий ученый не ограничивается лишь экологическими описаниями: он проводит параллели и сравнения с землями Восточного Средиземноморья, где, по-видимому, впервые зародилось земледелие. Брэдфорд был ученым и твердо придерживался правила: собирать, объяснять и делать обобщения, т. е. шел от анализа к синтезу.
Больше всего времени и энергии у него отнимали объяснения, интерпретация фактов. Следует напомнить, что до Брэдфорда и Уильямса-Ханта мало кто понимал, какое огромное значение имеют злаковые приметы для поисков утраченных древностей на побережьях Средиземного моря. Археология Тавольере была практически неизвестна, и никакие аэронаблюдения там не производились. В сущности, не было ни одного аэрофотоснимка, сделанного хотя бы над аналогичным районом Италии. Поэтому не существовало никаких надежных ориентиров, не от чего было отталкиваться. Эта область оставалась археологической целиной, и никакие, даже самые четкие снимки злаковых примет не позволяли здесь с достоверностью определить характер или время сооружения найденного объекта. Иначе говоря, по одним фотоснимкам здесь ничего нельзя было сказать. Кроме того, на каждой фотографии было, как правило, множество перемешанных изображений, и все их приходилось тщательно изучать, чтобы выявить отдельные объекты. Правда, Брэдфорд однажды заявил, что археологическая авиаразведка 1945 г. «неожиданно увенчалась открытием уникальных погребенных поселений, обширных, сложных и ранее совершенно неизвестных». Но тут же поспешно добавил: «Вначале можно было только гадать, что это такое, и лишь позднее интерпретация фотоснимков частично позволила ответить на этот вопрос».
Эта интерпретация, которую он считал первой фазой изучения найденных объектов, отняла у Брэдфорда около трех лет. За ней должна была следовать обязательная вторая фаза: систематические раскопки для проверки и подтверждения свидетельств аэрофотосъемки. Однако Брэдфорд и Уильямс-Хант сделали несколько пробных раскопок уже в июле 1945 г., сразу же после получения первых фотоснимков. В этом им с энтузиазмом помогали солдаты их подразделения. Короткий пробный раскоп на месте обнаруженного с воздуха деревенского «комплекса» выявил благоприятные геологические условия местности: поверхностный слой почвы (толщиной в один фут), затем известняк (около трех футов), а под ним толстый слой желтого песка. Разрез, сделанный поперек предполагаемого доисторического рва, принес богатый урожай черепков отличной керамики, по-видимому, одной эпохи, но двух разных видов. К первому относились осколки коричневой или черной глиняной посуды без всяких украшений. Ко второму — желтоватые черепки с изящным орнаментом в виде широких, цвета помидора поперечных полос, так называемых fasce larghe. Это было первым неопровержимым свидетельством каменного века. Ярко выраженный стиль посуды, сделанной вручную — без применения гончарного круга, указывал также на связь этой деревни с уже известными поселениями в Южной Апулии и в Сицилии и даже по другую сторону Адриатического моря. Сходство с подобной и уже стратиграфически датированной керамикой из множества других раскопов в Италии позволило отнести ее примерно к 2300 г. до и. э.