Судя по тому, что он увидел прошлым летом, есть хорошая возможность собрать богатейший материал. Это было ему очень нужно. Нужно во многих отношениях и не в последнюю очередь потому, что это даст ему моральное право еще какое-то время заниматься своим делом и, посвятив себя обработке полученного материала, не уходить с головой в прочие тяготы новой пока еще должности и службы, впечатление от которых было у него не очень определенным и сильно двойственным.
С работы Павел пришел усталым, издерганным - он там сразу оказался нужен всем, включая начальника военного стола и председателя месткома. И с каждым нужно было разговаривать на темы малоинтересные и малопонятные, а то и вовсе дикие (организация собрания в поддержку героической борьбы ангольского народа), что-то записывать, подписывать, раскладывать по папочкам, отвечать на звонки и урывками решать собственные проблемы - экспедиция, проекты и расчеты экспериментальных схем с его кристаллами... Поднимаясь по чистой лестнице, он с тоской думал о куче барахла, дожидающегося его в прихожей.
Он открыл дверь. Никакого барахла не было, только на вешалке аккуратно висели его светлая летняя куртка и кепка. Внизу, на полочке, стояли его клетчатые тапочки. Он заглянул в шкаф: плащ, пальто, зимняя куртка. Рядом Танины полушубок, дубленка, бархатное пальтецо. Внизу рядочками обувь. Павел переоделся в тапочки и заглянул в гостиную - никого, только из кабинета стрекотание пишущей машинки. Павел пошел на этот звук.
Таня сидела за открытым секретером и проворно печатала, заглядывая в разложенные рядом бумажки. Папки с рукописями Павла лежали на его солидном столе у окна. Книги расставлены по полкам.
- Целуй сюда, - сказала Таня, не поворачивая головы, а только выставив вверх левую щеку. - Извини, зашиваюсь. Послезавтра сдавать. Твои бумаги я положила тебе на стол, сам разберешься. На кухне найдешь, что поесть. Я готовить не люблю, да и некогда было, так что пришлось заехать в "Метрополь", взять цыплят, салату и торт.
Павел наклонил голову Тани в другую сторону и поцеловал заодно и в правую щеку.
- Ну иди же, - сказала она и вставила в машинку очередной лист.
Таня подошла к рабочему креслу Павла, обняла его обеими руками сзади и поцеловала в темечко.
- Привет-привет! - сказал он, поднялся, развернулся и сжал ее в объятиях. - Ну как?
- Пять баллов, естественно. Краю пришли кранты, а концу настал абзац.
- Теперь полагалось бы и новоселье справить, - говорила она через пять минут на кухне за чашкой кофе. - В субботу удобно будет.
- Ну, раз полагается...- Павел полушутя вздохнул. - Давай, действительно. Родных позовем. А ты подруг пригласи.
Таня гордо повела рукой.
- У меня нет таких подруг, которых я желала бы видеть в данном интерьере, - произнесла она с интонацией королевы Виктории и тут же хихикнула. - Лучше ты своих друзей позови.
- У меня нет таких друзей, которых я желал бы видеть в данном интерьере, скопировал ее Павел.
Действительно, нет, но отнюдь не по той причине, что у Тани. Она, видимо, считала, что ее подруги не совсем хороши для "данного интерьера". Ему же, напротив, было чуточку стыдно приглашать сюда своих друзей. Они все жили, можно сказать, сообразно возрасту и положению. Кто в кооперативном бараке у черта на рогах, кто в коммуналке с десятком соседей, кто в одной квартире с родителями, братьями, женой и детьми. Кто как. Приглашать их в родительский дом и на дачу Павел не стеснялся: там все тоже было сообразно возрасту и положению - отца. Пышная свадьба была как бы делом не его, Павла, рук и вообще, по правде говоря, застигла его врасплох. Его чуткие друзья это поняли, и никакого охлаждения не произошло. Здесь же было совсем другое. Придя сюда, они бы почувствовали запашок халявы, блата, всего того, что их система ценностей не принимала иначе они бы не были друзьями Павла. А объяснять каждому, что все совсем не так, что тут не "папаша под суетился", оправдываться было бы в высшей степени унизительно. Друзей надо вводить сюда постепенно, с подготовочкой, по одному...
- Тогда и остановимся на скромном семейном варианте. Значит, Ада, Николай Николаевич. Брат...
Павел резко вскинул голову, но ничего не сказал, потому что Таня без паузы продолжила:
- Его не будет. Он в Москве, разбирается с какими-то неприятностями, похоже, крупными. Говорят, что его из Вены турнули со скандалом.
Павел промолчал, скрывая несказанное удовольствие, вызванное словами жены.
- Из твоих - Дмитрий Дормидонтович, Лидия Тарасовна. ..
- И Елка.
- Конечно, и Елка. Кстати, как она?
- Получше. Работает, хотя и устает сильно. На инвалидность идти отказывается. Дома почти не разговаривает - или читает, или чистоту наводит. У нее сложилась какая-то мания порядка.
- А врачи что говорят?
- А что они могут сказать? Социальной адаптацией довольны, а состоянием нервов - не очень. Через пару недель едет в Карловы Вары лечиться. Будем надеяться. Время покажет.
- Может, мне ее немного растормошить? По театрам поводить, по компаниям? У меня получится.
- Вряд ли. Сама увидишь.
И действительно. Елка весь вечер сидела как замороженная. Интерес ее вызвали лишь всякие моющие средства, которыми был забит шкафчик в ванной. И то интерес этот проявлялся как-то странно. Она молча и безучастно снимала с полки очередную баночку или флакончик, вертела в руках, ставила на место. В разговоре она участия не принимала и только односложно отвечала на вопросы. Самая длинная ее реплика звучала примерно так: