- Это какие массовые мероприятия? - спросил Иван. - Елки новогодние?
Старичок усмехнулся неосведомленности юного собеседника.
- Конечно, и елки тоже. Спрос на них большой, но это ведь одна, ну, две недели в году. Одними елками не проживешь. Главная моя специализация профессиональные праздники и юбилеи. Вот где простор для творчества! А главное - это весьма хлебное дело!
Иван с сомнением посмотрел на старичка. Тот перехватил его взгляд.
- Не верите? Смущает мой богемный вид? Это так, профессиональная униформа. Подобрана на основе многолетнего опыта. Людям, далеким от искусства, приятно видеть, что они имеют дело не с обычным советским служащим, а с настоящим художником. Это облегчает ведение переговоров, хотя и требует известного навыка... И все-таки не верите? Хорошо, смотрите...
Старичок залез в портфель, который держал на коленях, и извлек оттуда потертую папку с замусоленными завязками.
- Вот здесь, - сказал он, с гордостью раскрывая папку, - договора и заказы только на ближайшие два месяца. Сталепрокатный завод, ПТУ номер 17, трест озеленения, ПТУ 128, райпищеторг, завод слоистых пластиков... Есть и частные заказы. Юбилей тестя товарища Казаряна... кто бы это такой, что-то не припомню... Ну, и так далее... Вот, взгляните. Особенно интересна графа "сумма".
Это была действительно интересная графа. За два неполных месяца старичку причиталось под полторы тысячи рублей.
- Нравится? - спросил старичок, убирая папку.
- Да, вообще-то, - признался Иван.
- Одна беда, староват я стал, нет былой прыти, не успеваю. Да и со стихами у меня выходит слабо, я уже говорил. А народ стихов требует, песен. Композитор-то у меня надежный, многолетний проверенный товарищ, а вот с поэтами - проблема. Подряжаю молодежь, а из них кто запьет и подведет, кто начнет такие цены заламывать, что и самому ничего не остается, кто вдруг заартачится и начнет вопить, про измену идеалам высокого искусства... Тяжело, тяжело с молодыми!
- Я вообще-то тоже пишу стихи, - смущенно сказал Иван и шепотом уточнил: Писал. Старичок всплеснул руками:
- Замечательно! Гениально! Нет, все же не зря я зашел сюда! Я предчувствовал...
Он встал и протянул Ивану руку. Иван, поднявшись, пожал ее.
- Самое время представиться, коллега, - сказал старичок. - Пандалевский Одиссей Авенирович, заслуженный деятель искусств Коми АССР.
- Ларин, - пробормотал Иван. - Иван Павлович.
- Очень, очень рад знакомству, Иван Павлович. При себе что-нибудь есть?
- Что? - не понял Иван.
- Что-нибудь из вашего, естественно. Мне надо посмотреть, вы же понимаете.
- Нет. Ничего нет. Все дома.
- Тогда не будем тратить время. Вам с работы - ни под каким предлогом?
- В принципе можно. Скажу, поехал в библиотеку данные сверять.
- Отлично. Бегите, а я жду вас внизу, на улице. "Волга" малинового цвета.
"Однако! - подумал Иван. - Ничего себе Одиссей!" Одиссей Авенирович припахал Ивана не по-шуточному. Дав ему для образца несколько типовых сценариев, он потребовал от Ивана уже через три дня поэтического обеспечения или, как он выразился, "опоэчивания" юбилея ПТУ при заводе "Коммунар" и праздника, посвященного отбытию на героическую трассу БАМ очередного контингента перевоспитывающейся молодежи. Эти дни были для Ивана мучительны. Выгнав Таню на кухню, он принялся расхаживать по гостиной - кабинетик был для этих целей явно маловат, - держа в руках странички с фактическим материалом, который нужно было преобразовать в поэтические строки. Поминутно он бросался к столу, набрасывал что-то на разложенных там листочках, снова ходил, шевелил губами, заглядывал в промеморийки, снова кидался к столу, вымарывал уже написанное, вставлял новое, перечитывал, комкал листочек, швырял на пол... Вскоре он уже расхаживал по сплошному ковру скомканной бумаги. Таня позвала его обедать - он так на нее рыкнул, что она ахнула и убежала. К вечеру он сам выбежал на кухню, схватил бутерброд и велел Тане принести в комнату кофе. Царящий там беспорядок изумил ее, но она не решилась предложить прибраться: Иван творил. Дело святое. Даже когда настала ночь и Танины глаза стали слипаться, она не рискнула войти в комнату. Помаявшись минут пятнадцать, она разложила в кабинетике Ивана кресло-кровать и прикорнула там. Только она легла, ворвался Иван и потребовал, чтобы она перешла на кровать, а сам зажег лампу, лихорадочными движениями сложил кресло, чтобы можно было пробраться к столу, уселся и, подперев голову левой рукой, застрочил. Далеко за полночь Таню разбудил стрекот пишущей машинки: Иван набело перепечатывал сочиненное.
После всех треволнений этой ночи Таня проснулась, по своим понятиям, поздно - в половине десятого. Иван куда-то убежал. По субботам в этом семестре занятий не было, и Таня занялась приборкой. Вынесла полное ведро скомканной бумаги, пропылесосила ковер, стерла пыль. Потом зашла прибрать в кабинетик. На столе Ивана стояла расчехленная машинка, лежали исписанные листки. Таня не удержалась, заглянула. Интересно все-таки: что же так интенсивно день и ночь творил муж? Это были стихи, которые перемежались непонятными ремарками типа: "Тут марш. Знамена справа. Далее см. Пандалевский. Танец". Таня пробежалась глазами по стихотворным строчкам и нахмурилась. Она ничего не понимала.
На трассе БАМ лежит ночная мгла...
О, стройка века, наше поле боя!
Мне радостно, легко, судьба моя светла
Она навеки связана с тобою.
Дальше шло в том же духе. Это к какому-нибудь капустнику, что ли? Конкурс пародистов? Она вспомнила вчерашнее лицо Ивана и от этой гипотезы отказалась. Чего-чего, а веселья в лице мужа не было. Тогда что?
На другом листке было крупными буквами выведено:
"БАЛЛАДА О КАМЕРНОЙ МУЗЫКЕ". Кривые, сбегающие вниз строчки повествовали о беспризорниках, которые сначала стучали на зубах, как в фильме "Республика ШКИД", и пели про свою несчастную долю, а потом появился какой-то большевик и начал вещать про грядущую светлую жизнь. Были там такие строки:
Революция заботится о детях.
Кто б ты ни был раньше - жулик, вор,
Для тебя построим дом наш светлый,
Выведем на жизненный простор.
Для начала мы вас сводим в баню,