- Моб твою ять! - крикнул Павел, и книга полетела через всю комнату, плашмя приземлившись у радиатора. Он поднялся, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и решительно лег на диван. Возможно, удастся уснуть.
Естественно, не удалось. Несколько раз он пил на кухне кофе. Несколько раз, поддаваясь непреодолимой тяге, поднимался в спальню и любовался спящей женой. Ему очень хотелось включить розовый торшер, но он боялся потревожить Танин сон. Ему хватало и луны, заливавшей спальню неярким голубоватым светом.
"Господи, как же хороша она в этой лунной дорожке! Необыкновенно... А Никитку-гада встречу - убью!"
Павел снова спустился в кабинет. Посмотрел на брошенного "Мастера", нахмурился, поднял книгу, поставил на место и вытянул с той же полки первую попавшуюся. Это оказался "Белый Бим - Черное ухо", любимое произведение Лидии Тарасовны. Павел поражался, как его мать, в жизни не умевшая сопереживать не то что собаке - самому близкому человеку, часто перечитывая эту книгу, всякий раз проникалась жалостью к несчастному Биму и даже плакала. Прочитав несколько знакомых страниц, Павел задремал.
- Ну и местечко для новобрачного! Ну и ну! Он проснулся от резкого, до тошноты знакомого голоса. Мамаша. Черти принесли.
- Вот заехали с тещенькой твоей проведать, как полагается, молодых, а они вот что! Где твое место, идол?
- Да я так, проснулся рано, не хотел Таню будить, спустился, поел...
- Ну, веди, показывай...
Не совсем поняв, что ему следует показывать, Павел поднялся и пошел впереди матери в спальню.
- Т-с-с! - сказал он, приоткрыв дверь. Таня еще спала.
- Адочка! - повернувшись в коридор, крикнула мать. Таня зевнула и перевернулась на другой бок. Павел с ненавистью посмотрел в затылок матери. Иди-ка посмотри на нашу красавицу!
Ада проплыла мимо Лидии Тарасовны с легкой полуулыбкой и остановилась возле Павла. От нее пахло вербеной и утренней свежестью. Она встала на цыпочки и поцеловала Павла в лоб.
- Здравствуй, милый. Извини за вторжение, но твоя мама сказала, что есть такой обычай...
- Спасибо, что заехали, - искренне сказал Павел. Смысл этой фразы был в том, что если бы приехала одна мать, это было бы вовсе непереносимо.
- Адка! - раздался даже не голос, а какой-то базарно-звериный рык из ванной. Павел и Ада дружно поморщились. - Нет, ну ты посмотри, а?
Из ванной вырулив сияющая Лидия Тарасовна, как трофей выставив перед собой окровавленную простыню.
- Во какие они у нас с тобой! Спасибо тебе за дочку! И ткнула Аде простыню под нос.
- И вам за сына спасибо, - тихо отступая, проговорила Ада.
Павел отвернулся.
- Эй! - послышался из спальни сонный голосок. - Кто это у нас?
- Ой, лапушка наша проснулась, молодаечка! - совсем по-деревенски взвизгнула Лидия Тарасовна и, подхватив Аду под локоток, устремилась к спальне. Павлу, направившемуся было следом за ними, она сказала: - А тебе там пока делать нечего. Сходи лучше чайник поставь.
Весь этот день и следующий Таня провела в постели. Павел неотлучно находился при ней. Они болтали, целовались, осторожно обнимались, по очереди читали вслух места из любимых книг, имевшихся в наличии (по настоянию Тани был реабилитирован столь расстроивший Павла Булгаков). Павел извлек из своей комнаты гитару и, наскоро настроив ее, стал исполнять разные вещи - песни походные и лирические, Окуджаву, Визбора, "Битлз". Она подпевала как могла, но, застеснявшись, умолкла.
- Что затихла? - спросил Павел.
- Слов не знаю, да и не получается...
- А братца твоего это никогда не останавливало, - кривя губы, заметил Павел. Проклятое письмо никак не выходило из головы. - Расстроилась, что он не приехал?
- Вот еще! Даже обрадовалась. Гнида малахольная! До самого института по ночам под себя ходил... А вот что Елки не было - это жалко.
- Болеет...
Потом Таня выставила его из спальни готовить обед. Снизу он слышал ее ритмичные шаги, подскоки, размеренный скрип половиц. "Гимнастику делает, - с уважением подумал он. - Сильная, красивая, волевая".
- Иди же сюда, - сказала она вечером, решительно отложив томик Блока и откинув одеяло.
- А тебе... разве уже можно?
- Конечно, можно. Все, что мог порвать, ты уже порвал, слоник мой ненаглядный.
Павел опустился перед ней на колени и дотронулся языком до ее темного тугого соска...
Новая квартира оказалась на втором этаже со вкусом и размахом отреставрированного трехэтажного дома восемнадцатого века. Павла поразила уличная дверь с цифровым замком, абсолютно несоветская чистота на лестнице, изящные неоновые шарики вместо стандартных люминесцентных палок, обшитые темной лакированной вагонкой двери в квартиры.
- Вот и наша, - сказала Таня, остановившись у правой двери. - Номер семь. Счастливое число. Сейчас проверим ключики.
Оба ключа подошли. Таня приоткрыла дверь и, прежде чем зайти, быстро достала из сумочки что-то черное и с размаху бросила внутрь квартиры.
- Теперь пошли!
- А что это было? - спросил Павел, войдя в просторную прихожую.
- Это? Да, видишь ли, по традиции в новую квартиру полагается первой запускать кошку. Пришлось по этому поводу купить плюшевого котеночка. - Она подняла игрушку с пола и прижала к груди. - Его зовут Диккенс.
- Почему Диккенс?
- Черный фрак с белой грудкой, как у героев Диккенса, Тебе нравится?
- Что, имя?
- Да нет, квартира. Ты хоть посмотри, куда попал. Прихожая была под самый потолок отделана той же мореной вагонкой, что и дверь. В том же стиле были выполнены вешалка, полочка для обуви, тумба под телефон (на ней уже красовался жемчужный японский кнопочный аппарат и большая записная книжка в целлофане), большой стенной шкаф. Напротив входа оказалось встроенное высокое зеркало.
- Класс! - растерянно сказал Павел.
- Бросаем сумки здесь и начинаем экскурсию, - распорядилась Таня.
На кухне сочетание все той же мореной вагонки на стенах, навесных шкафчиках, стульях и столе (поверхность, правда, была предусмотрительно сделана не рифленой, а гладкой) с сияющими никелированными поверхностями мойки, плиты, разделочного столика и даже высоченного холодильника с надписью "HITACHI" производило сильное впечатление. Особенно поразил Павла холодильник - он бывал во многих хороших домах, но такое чудо видел впервые.
- Дальше, дальше, - тянула его Таня. - Еще успеешь насмотреться.
Просторная гостиная была оклеена желтыми обоями. Желтой же была буклированная обивка на мягкой мебели - широком пухлом диване овальной формы, глубоких креслах с отлогими спинками, шестерке стульев, расставленных вокруг черного овального стола, посреди которого лежала белая кружевная салфеточка, а на ней - хрустальная ваза с тремя алыми розами. Вся "твердая" мебель и деревянные части мягкой были черными, матовыми - сверкающий зеркальными стеклами сервант, малый сервант с крышкой из черного мрамора, журнальный столик, тумба под телевизор, да и сам стоящий на ней телевизор - с огромным экраном, неизвестной Павлу марки. Все металлические части, включая дверные ручки, были бронзовые. На этом цветовом фоне смело, даже вызывающе смотрелись алый, в тон розам, ковер на полу и алые же тяжелые портьеры.